— Да. Это сделал убийца моего повелителя. Я должен был предвидеть, что враги постараются завладеть ею...
— Он тут? Тот, кого вы преследуете? Этот Гашеный и есть... тот, кто убил вашего повелителя?
— Нет. Нет, это все произошло... много лет назад. Теперь она мертва.
— Она?
Убийца. Ассасин.
У Чианни был вид пловца, затерянного в океане и потерявшего из виду берег.
— Тогда... милорд, почему наследие здесь?
Сахаал колебался. Правду сказать, детали последующих событий были не совсем ясны и для него самого, подробности сливались в ярких вспышках света и никакое количество умственных усилий не помогало пролить ясность. Он знал, как все началось, — в огне и крови на борту корабля убийцы, когда его кулаки и когти противостояли проклятой гадине. Он вырвал корону из ее цепких пальцев и бросился на «Крадущуюся тьму».
Сахаал помнил и то, как все закончилось, — как он упал в туманы Эквиксуса, пришел в себя во внутренностях разбитого корабля. Помнил, что его приз украли.
А между этими событиями? Сто столетий. Свет. Цвет. Танцующие стройные фигуры с удлиненными глазами, рифленые шлемы и яркие драгоценности... Все скользит на грани реальности и варпа, тянущегося к нему.
Атака.
Полет.
Ловушка.
Тюрьма.
Эльдары.
— Оно попало сюда... окольными тропами, — сказал Сахаал, встряхиваясь, чтобы избавиться от воспоминаний. — Сначала к Ледниковым Крысам, потом к Гашеному. А оттуда... — Повелитель Ночи вздохнул, ощущая новый прилив депрессии, которая подавляла в нем все, даже радость от такого искреннего разговора — Я не знаю, куда оно отправилось потом.
Чианни не отрываясь смотрела на него, тишина, повисшая в подулье, могла поспорить с вакуумом.
Сахаал погрузился в глубокий сон, высвобождающий циркадные ритмы психосознания и расслабляющий каталептический узел позвоночника способный свободно пульсировать между обоими полушариями мозга.
Вещий сон, наполненный видениями.
Сахаал видел ледяной свет пустоты прыжка и ослепительную вспышку, когда «Крадущаяся тьма» догнала транспорт убийцы. Видел вспышки разрывов мелты во мраке, когда атакующий «Смертельный Коготь» вонзился в мягкое и податливое железо.
Видел атаку и видел резню. Помнил, что его хищники сделали с кораблем этой гадины. Видел ее глаза, огромные и испуганные, когда отрезал ее запястье, — филигранная работа, в ореоле крови и масла, своеобразная арендная плата за сокровище. Он вновь обрел Корону Нокс. Помнил, как занес коготь для смертельного удара: сладостно-горькая расплата за смерть повелителя. А потом...
Крики в передатчике. Голос его сержанта, низкий и гневный: — Боевой корабль! Эльдары, Мастер Когтя! Ксеногенные ублюдки!
Они пришли, как кровавый меч, падающий с неба, ломая мрачные световые стены варпа, словно камни, беспечно прыгающие над водой. Как пауки, скользящие по сети вечности.
Чужие.
Сахаал видел лорда-чародея. Танцующий дьявол в рогатом шлеме и с серебряным посохом, в сине-золотой броне и роскошной одежде. Воин-колдун, застывший у него на пути, с мечом, по которому пробегало пламя.
Он видел себя вырвавшимся из водоворота, оставившим убийцу съежившимся — каждая клетка его тела стремилась к Короне.
Они тоже хотели ее. Они прибыли ее забрать в момент его триумфа.
Они не должны были ее получить.
Сахаал помнил, как шел один на «Крадущуюся тьму». Он не обращал внимания на крики своих братьев. Вот он уже на борту, закрепляет свой приз в шкатулке, запечатывает ее, чтобы уберечь от чужих рук.
На мгновение он позволил себе наслаждаться триумфом.
А затем варп распахнул свою пасть — широко, насколько ему смогли приказать руки чужих, и пузырь, созданный из ничего, сомкнулся вокруг его корабля. «Крадущаяся тьма» задрожала, как огромный зверь, оступившийся в озеро липкой смолы, медленно погружаясь вглубь, сантиметр за сантиметром, и издала дикий вопль, когда поняла, что ей уже не выбраться.
Корабль оказался в пузыре безвременья, заключенный туда силой ксено-чаропевцев, вырванный из варпа. Как игрушечная модель, засунутая в пустую бутылку, чье горлышко запечатано воском, брошенную дрейфовать в океане.
Эльдары не могли попасть к нему. Он не мог сбежать.
Сахаал помнил себя в гневе и ярости, которые длились месяцами. Видел, как его вассалы прячутся кто где может, спасаясь от него. Он уступил безумию.
А затем, очень медленно — буквально час за часом, — он смирялся. Смирялся со своей участью. Смирялся с невозможностью побега. Осознав все происшедшее, Зо Сахаал погрузил себя в транс...
Повелитель Ночи пробудился в лагере Семьи Теней, ощущая горечь потери и тяжесть утраты.
Вокруг кипело странное оживление.
Он нашел Чианни на берегу, смотрящей на беспокойные воды болота и выкрикивающей приказы и проклятия флотилии лодок, приближающихся к лагерю.
Когда Сахаал бесшумно возник за ее спиной, Чианни едва не подавилась своими выкриками, а несколько лодочников, бросивших взгляд на берег, перевернули свои утлые суденышки.
— Что все это означает? — прошипел Сахаал, игнорируя панику.
Вокруг находились тысячи людей. В убогих убежищах, укрытых брезентом, стоящие на берегу с промасленными факелами, бормочущие на ржавых балках, кутающиеся в одежды цветов своих банд. Куда ни кинь взгляд — болото просто кишело людьми.
Сахаал подошел как раз к тому моменту, когда с севера приближалась еще одна толпа. Он спрятал лагерь своих послушников среди путаницы вентилей и труб, среди бесконечных обломков и вод болотистого, вечно пустынного озера.
Теперь же вся округа оказалась заполненной людьми, которых было так много, что они забивали собой коридоры, как сточные воды — переполненные дренажные трубы. Все брели к остову гигантского механизма, как паломники к святыне.
Сахаал посмотрел на юг — там, как он знал, среди массивных грибов и светящихся зарослей существовал второй путь наверх. Туннель, столь крутой и изломанный, что по нему можно было пробираться лишь поодиночке. Это был его путь спасения, аварийный выход на случай неожиданной атаки или угрозы поражения. Теперь он был рад увидеть, что его тайна пока в безопасности: о туннеле вроде бы никому не было известно.
Удовлетворенный, Повелитель Ночи вернулся к беженцам.
Они брели согнувшись, со склоненными головами и страшными ранами. Сзади напирали бесконечные ряды таких же, как они, с мрачными лицами и печальными глазами, наполненными слезами. Раньше они плевали в лицо друг друга и бились до последнего в кровавой вражде, теперь плелись рядом, даже не думая затевать потасовку. Непримиримые прежде тотемы ныне виднелись вместе. Всех объединило общее горе, страх смерти и неожиданное и вынужденное бегство.