Полкровати нам было мало. Мы пошли к следующему дому, от него к другому. Все они были переполнены. Наконец дошли до дома как раз напротив мастерской мистера Иббза. На ступеньке сидела женщина с ребеночком. Незнакомая. И это было хорошо.
— Комната есть? — спросила я быстро.
— Может, и есть, — ответила она, вглядываясь в мое лицо под вуалью.
— С окном на улицу? — Я подняла голову и показала пальцем. — Вот эта?
— Эта выйдет дороже.
— Нам на неделю. Я сразу дам вам шиллинг, а остальное — завтра.
Она скривилась, но ей хотелось джину, я это сразу поняла.
И она согласилась.
Встала, положила ребенка на ступеньку и повела нас по скользкой лестнице наверх. На площадке лежал в стельку пьяный мужик. В комнате, куда она нас привела, на двери не было замка — только камень, чтобы припирать ее изнутри. Помещение было маленькое и темное, из мебели всего две кровати и стул. Окно, выходящее на улицу, наглухо закрыто ставнями, рядом на стене висела палка с крючком — чтобы открывать ставни.
— Это делается так, — сказала женщина и сделала шаг к окну, но я остановила ее. Я сказала, что у меня слабые глаза и солнечный свет для них вреден.
Но я сразу приметила в ставнях маленькие дырочки — для того, что я задумала, они были как раз кстати, и, когда женщина, получив шиллинг, ушла, оставив нас одних, я закрыла за ней дверь, сняла вуаль и капор, потом кинулась к стеклу и выглянула на улицу.
Смотреть, правда, было не на что. Дверь мастерской мистера Иббза была по-прежнему закрыта, а в окне миссис Саксби темно. Заглядевшись, я чуть не забыла о Чарльзе. Он стоял, глядя на меня в упор, и мял в руках кепку.
— Сядь, — скомандовала я.
И снова прижалась лбом к окну.
— Я хочу забрать свою куртку, — сказал он.
— Сейчас нельзя. Магазин закрыт. Завтра заберем.
— Я вам не верю. Вы ведь неправду сказали этой женщине, что плохо видите. И взяли без спросу платье и туфли и еще пирог. От пирога меня тошнило. Привели меня в какой-то притон.
— Я привела тебя в Лондон. Ты же сам этого хотел?
— Я думал, Лондон не такой.
— Есть в нем места получше, просто ты их еще не видел. Ложись спать. Завтра с утра мы заберем твою куртку. Тогда ты будешь как совсем другой человек.
— Как же мы ее заберем? Вы же отдали наш шиллинг той даме.
— Завтра я раздобуду другой шиллинг.
— А как?
— Не задавай лишних вопросов. Иди спать. Разве ты не устал?
— Кровать вся в черных волосах.
— Ляг тогда на другую.
— На другой рыжие волосы.
— Они же не кусаются.
Я слышала, как он садится и трет лицо. Никак, опять плакать надумал. Но через минуту он заговорил уже другим голосом.
— А вам не кажется, что усы у мистера Риверса слишком длинные стали? — спросил он.
— Кажется, — ответила я, по-прежнему глядя сквозь ставень. — И еще мне кажется, что ему нужен мальчик, который бы их подстриг.
— Нет, правда?!
Он опять вздохнул и лег на постель, прикрыл кепкой глаза. А я все не отрывалась от окна. Сторожила, как кошка у мышиной норки, — не обращая внимания на время, не думая ни о чем, кроме того, на что смотрят мои глаза. Стемнело, и улица, которая в погожий летний день была весьма оживленной, опустела, дети разбежались по домам, легли в свои кроватки, взрослые вернулись из пивной, собаки заснули. За стеной ходили люди, двигали стульями, плакал чей-то ребенок. Девушка — наверное, пьяная — хохотала и все не могла остановиться. А я все смотрела и смотрела в окно. Где-то били часы. В то время я не могла слушать боя часов без содрогания, каждый очередной удар отдавался во мне болью, наконец пробило двенадцать, потом полпервого, и я прислушивалась еще с четверть часа — не отрывая глаз от щелки, все смотрела и ждала чего-то и сама уж начала удивляться: а чего же я жду-то? Как вдруг это случилось.
В комнате миссис Саксби вспыхнул огонек, мелькнула тень, потом силуэт — да это же сама миссис Саксби! Сердце мое чуть не разорвалось на мелкие кусочки. В ее волосах появилась седина, на ней было старое черное платье из тафты. Она стояла, держа в руке лампу, отвернувшись от окна, но мне показалось, она говорит что-то, обращаясь к кому-то еще, кто был в комнате, потом этот кто-то приблизился к окну, а она ушла в глубь комнаты. Девушка. Девушка с очень тонкой талией... Я увидела ее — и меня затрясло. Она подошла к окну, пока миссис Саксби ходила по комнате за ее спиной, снимая брошки и кольца. Девушка стояла совсем близко к стеклу. Облокотилась на оконную раму, уронила голову на руку, да так и застыла. Только пальцы ее шевелились, перебирая край тюлевой занавески. Рука была без перчатки. Волосы кудрявились. Я подумала: «Это не она».
Тут миссис Саксби снова заговорила с ней, девушка подняла голову, свет уличного фонаря высветил ее лицо — и я закричала.
Может быть, она меня услышала, хотя не думаю, потому что она повернула голову и, возможно, заметила меня, почувствовала мой взгляд даже через чернильную уличную темноту, — так мы смотрели друг на друга примерно с минуту. Я, кажется, даже ни разу не моргнула за все это время. И она тоже, глаза ее были широко открыты — я увидела их и вспомнила наконец, какого они цвета. Потом она отвернулась от окна, шагнула в глубину комнаты, взяла лампу. И пока она прикручивала фитиль, миссис Саксби подошла к ней и принялась расстегивать застежки на ее воротнике.
Потом свет загасили.
Я отошла от окна. Мое собственное лицо, белое как мел, отражалось в черном стекле, свет уличного фонаря, пробивавшийся через резной ставень, рисовал на нем подобие сердца. Я отвернулась от отражения. От моего крика проснулся Чарльз, и, думаю, вид у меня был дикий.
— Мисс, что с вами? — спросил он шепотом.
Я зажала рот ладонью.
— Ох, Чарльз! — Я сделала шаг к нему и чуть не упала — так дрожали ноги. — Чарльз, посмотри на меня! Скажи мне, кто я?
— Кто, мисс?
— Да никакая не «мисс», не называй меня «мисс»! Никогда я не была мисс, хотя они и пытались меня сделать такой. О! Она все отняла у меня, Чарльз, все. Отняла все и присвоила себе назло. Теперь миссис Саксби ее любит — она ее заставила, как когда-то... О, я убью ее, сегодня же убью!
Я лихорадочно заметалась по комнате — кинулась к окну посмотреть на дом напротив. Сказала:
— Смогу я долезть до окна? Выверну задвижку, влезу и зарежу ее, пока она спит! Где нож?
Побежала, схватила нож, потрогала пальцем лезвие.
— Недостаточно острый.
Огляделась по сторонам, потом подняла с полу камень, которым припирали дверь, и стала возить по нему лезвием.
— Ну как? — спросила у Чарльза. — Теперь хорош? Как лучше точить? Ну же, шевели мозгами. Ты ведь на кухне работал, ножи точил.