Мысль о том, чтобы пригласить Китти на ужин с моей семьей, меня ужаснула и еще не понравилась небрежность, с какой отец упоминал о ее переходе в другой театр, так что в ответ я сказала колкость. Вскоре меня отозвала в сторонку матушка. Неужели мой родительский дом недостаточно хорош, чтобы пригласить мисс Батлер, спросила она. Что я, стыжусь своих родителей и их ремесла? От ее слов я пришла в уныние, вечером я грустно молчала, и после шоу Китти спросила меня, в чем дело. Я прикусила губу.
— Родители хотят, чтобы я пригласила тебя завтра к нам на чай. Идти не обязательно, ты можешь сказать, что занята или нездорова. Но я обещала пригласить — и вот пригласила, — закончила я несчастным голосом.
Она взяла мою руку.
— Нэн, — проговорила она удивленно, — да я с радостью! Ты ведь знаешь, как я скучаю в Кентербери, поговорить не с кем, кроме миссис Пью и Сэнди! — Миссис Пью была хозяйка меблированных комнат, а Сэнди — сосед Китти по лестничной площадке, он играл в оркестре варьете, но, по словам Китти, выпивал и временами бывал глуп и надоедлив. — Что это будет за удовольствие, — продолжила она, — снова посидеть в приличной гостиной с приличной семьей, а не в комнатушке с кроватью, с грязным ковриком, на столе вместо скатерти газета! И как это будет здорово — посмотреть, где ты живешь и работаешь, прокатиться на твоем поезде, познакомиться с людьми, которые тебя любят, целый день общаться с тобой и с ними…
От такого открытого признания в том, как она ко мне привязана, меня бросило в жар, однако тем вечером мне не хватило времени даже покраснеть: не успела Китти умолкнуть, как в дверь — властно, энергично — постучали, и она удивленно застыла и подняла глаза.
Я тоже вздрогнула. За все проведенные нами совместно вечера у Китти не бывало других посетителей, кроме мальчика, который сообщал, когда ей идти на сцену, да Тони — он временами просовывал голову в дверь и желал нам доброй ночи. Кавалера, как я уже говорила, у Китти не было, других «поклонников», кроме меня, тоже, друзей, по-видимому, никого, опять же кроме меня; однако меня это скорее радовало. Теперь, глядя, как она идет к двери, я прикусила губу. Хотелось бы сказать, что меня взволновало предчувствие, но это было не так. Мне не понравилось только, что нарушают наше уединение — и без того, как мне казалось, недолгое.
Посетитель оказался джентльменом, очевидно не знакомым Китти: она поздоровалась любезно, однако несколько настороженно. Увидев Китти, а также в глубине комнаты меня, он снял с головы цилиндр и прижал к груди.
— Мисс Батлер, полагаю, — произнес посетитель и в ответ на кивок Китти поклонился. — Уолтер Блисс, мадам. К вашим услугам.
Голос у него был низкий и, как у Трикки, приятный и звучный. Представляясь, он вынул из кармана карточку и протянул Китти. Пробежав по ней глазами, она тихонько вскрикнула от удивления, а я тем временем рассматривала гостя. Даже без цилиндра он был очень высок ростом, одет модно — в клетчатые брюки и затейливую жилетку. Поперек живота — золотая часовая цепочка толщиной с крысиный хвост; пальцы, как я заметила, тоже в золоте. Голова большая, волосы неяркого оттенка рыжины; бакенбарды (тянувшиеся от верхней губы до ушей, одновременно внушительные и комичные) тоже рыжеватые, как и брови и волоски в носу. Кожа как у ребенка — чистая и блестящая. Глаза голубые.
Когда Китти вернула карточку, гость спросил, не уделит ли она ему минуту-другую, и Китти посторонилась, освобождая ему проход. Когда он вошел, в комнате сделалось тесно и жарко. Я нехотя встала, надела перчатки и шляпу и сказала, что мне пора. Китти меня представила: «Моя подруга мисс Астли», отчего мне сделалось немного веселее, и мистер Блисс пожал мне руку.
— Передай своей матушке, — сказала Китти, провожая меня к двери, — что я приду завтра, в любой час, когда она назначит.
— Приходи в четыре, — предложила я.
— Тогда в четыре!
Тряхнув меня за руку, Китти приложилась губами к моей щеке. Глядя поверх ее плеча, я видела, как модный джентльмен покручивал бакенбарды; впрочем, смотрел он, из соображений приличия, в сторону.
* * *
Трудно передать, какие смешанные чувства я испытывала в воскресенье днем, когда к нам в Уитстейбл явилась Китти. Для меня она значила больше, чем весь остальной мир; принимать ее у себя дома, на семейном обеде, было и огромным, неправдоподобным счастьем, и страшной тягостью. Я ее любила — как же не желать ее прихода, — однако я ее любила, и никто, даже она сама, не должен был об этом узнать. Как же будет мучительно, думала я, сидеть рядом с нею за нашим семейным столом, ощущая внутри любовь, немую и неуемную, как гложущий червь. Придется улыбаться, когда матушка спросит, почему у Китти нет кавалера, когда Дейви возьмет Роду за руку, когда Тони ущипнет под столом колено сестры, а к моей любимой, сидящей на соседнем стуле, нельзя будет прикоснуться.
А теснота, грязь, отчетливый рыбный привкус в нашем доме — еще одна причина для беспокойства. Что, если Китти сочтет его убогим? Заметит ли она дыры в половике, пятна на стенах, продавленные кресла, выцветшие коврики, а шаль, которой матушка обила каминную полку, — она ведь пыльная и прохудившаяся, а ее края, что свисают и колышутся на сквозняке, совсем обтрепались. Я выросла среди этих вещей и все восемнадцать лет не обращала на них внимания, но теперь, как бы глазами Китти, увидела, каковы они на самом деле.
И еще я увидела со стороны свою семью. Отца — человека мягкого, но туповатого. Каким он покажется Китти — глупым? Дейви может повести себя развязно, а Рода — так та уж точно церемониться не станет. Что Китти о них подумает? А что подумает об Элис — до недавнего времени ближайшей моей подруге? Решит, что она холодная, смутится из-за ее холодности? А что, если — эта мысль меня пугала — Китти оценит ее красоту, предпочтет ее мне? Подумает, лучше бы в ложе сидела Элис, лучше бы ей я бросила цветок, ее бы пригласила за кулисы, назвала русалкой…
Ожидая тем днем Китти, я то тревожилась, то радовалась, то мрачнела; хлопотливо накрывала на стол, делала замечания Дейви, ворчала на Роду, получала выговоры за нытье и брюзжание — и, в общем, делала все, чтобы испортить себе и другим этот радостный день. Я вымыла себе волосы, и они, высохнув, неудачно легли, пришила на свое лучшее платье новую оборку, но шов получился кривой и оборка топорщилась. Стоя на верхней лестничной площадке, я прилаживала ее с помощью английской булавки и чуть не плакала, потому что вот-вот должен был прийти поезд Китти и мне нужно было срочно ее встретить, и тут из кухоньки вышел Тони с бутылками пива «Басс» для стола. Он замер и, уставившись на меня, что-то промычал.
— Проходи, — бросила я ему, но он с таинственным видом не двигался с места.
— Выходит, новости мои тебя не интересуют.
— Что за новости? — Оборка наконец легла как надо. Я потянулась за шляпкой, висевшей на крючке. Тони молча ухмылялся. Я топнула ногой. — Тони, в чем дело? Я опаздываю, а ты меня задерживаешь.
— Ну тогда ладно, не важно. Надо полагать, мисс Батлер сама тебе сообщит…