Подумав об этом, я улыбнулась. И прежним насмешливым тоном спросила:
— И сколько вы мне предложите?
Незнакомец цинично ухмыльнулся, словно ничего другого от меня не ожидал, однако в глазах его мелькнула тень радости — как раз этого он, видимо, и хотел.
— Соверен за отсос или столько же за роберта. — Несомненно, он имел в виду Роберта Браунинга. — Рукой — полгинеи.
Считая шутку завершенной, я приготовилась помотать головой, приподнять фуражку и скрыться. Но незнакомец в нетерпении полуобернулся ко мне, и тут у него на туловище что-то блеснуло. Это была массивная золотая цепочка для часов. Она болталась под полосатой, довольно кричащей жилеткой. Я снова взглянула в лицо незнакомцу (на него падал свет от лампы в окне): его густые волосы и бакенбарды отливали рыжиной. При карих глазах и втянутых щеках, он все же очень походил на Уолтера. Уолтера, с которым лежала, которого целовала Китти.
Эта мысль подействовала на меня странно. Я заговорила, но мне казалось, это слова не мои и произносит их кто-то другой. Я сказала:
— Ладно. Согласен… рукой; за соверен.
На лице незнакомца появилась деловитая мина. Я отошла от витрины; он, как я почувствовала, немного помедлил и последовал за мной. В свой обычный бордель я не собиралась (хотя я очень смутно представляла себе, что намерена предпринять, ясно было одно: уединяться с ним в комнате рискованно, иначе дело может закончиться тем самым робертом), а отправилась в ближайший дворик, где имелся закоулок, который служил шлюхам уборной. Как раз когда мы приблизились, оттуда выходила женщина, промокая юбками промежность; она мне подмигнула. Когда она ушла, я остановилась; вскоре появился мой сопроводитель. Брюки ниже живота он заслонял газетой. Когда он ее отнял, я увидела вздутие размером с добрую бутылку. На мгновение я испугалась, но незнакомец подошел и остановился, глядя выжидающе. Я взялась за его пуговицы, он закрыл глаза.
Я извлекла его член и стала рассматривать. Прежде мне не случалось видеть этот орган вблизи, и, да не обидятся на меня заинтересованные лица, зрелище показалось мне чудовищным. Однако я хорошо понимала его назначение, поскольку наслушалась соответствующих шуточек в мюзик-холле. Обхватив член, я начала его накачивать — неумелой, конечно же, рукой, но парень, похоже, не имел ничего против.
— До чего же толстенный и длиннющий, — проговорила я, помня, что мужчинам нравится в подобных обстоятельствах слушать такие комплименты.
Парень вздохнул и открыл глаза.
— Вот бы ты его поцеловал, — шепнул он. — У тебя такой совершенной формы рот — совсем девичий.
Замедлив ритм, я снова взглянула на его напряженный член. Когда я опускалась на колени, у меня снова было чувство, что это делаю не я, а кто-то другой. Вот он какой, вкус Уолтера, думала я.
Потом я выплюнула семя на мостовую, и парень очень прочувствованно меня поблагодарил.
— Может, — сказал он, застегиваясь, — может, встретимся как-нибудь еще на том же месте?
Я не открывала рта: к горлу подступали слезы. Он протянул мне заслуженный соверен и, чуть поколебавшись, шагнул ближе и поцеловал меня в щеку. Я вздрогнула, он неправильно это истолковал и погрустнел.
— Ну да, вам, юным воинам, это не в удовольствие, так ведь?
Парень произнес это странным тоном; присмотревшись, я заметила, что в его глазах тоже поблескивает влага.
Если раньше меня необычно взбудоражил его пыл, то теперь я глубоко задумалась, видя его переживания. Когда он ушел, я осталась во дворике. Я трепетала, но не от грусти — мне было приятно, и чем дальше, тем больше. Этот мужчина походил на Уолтера; я его ублажила, на странный манер, ради Китти, и испытала при этом отвращение. Но он был все же не Уолтер: тот мог вкушать удовольствие, где ему вздумается. У незнакомца же удовольствие обратилось наконец в своего рода муку; его любовь была любовью столь жестокой и тайной, что удовлетворение он мог получать только с чужим человеком, в таком вот вонючем дворике. Я знала, что это значит — обнажить свое пульсирующее сердце и опасаться, что его слишком громкие биения тебя предадут.
Я приглушала свои сердцебиения, и все же меня предали.
Теперь я точно так же предала другого человека.
Спрятав данный джентльменом соверен, я отправилась на Лестер-сквер.
В своих беззаботных прогулках по Уэст-Энду я обычно сторонилась этого места, а если пересекала его, то быстрым шагом: я не забывала мой первый заход туда с Китти и Уолтером — воспоминания не из тех, которые часто хотелось воскрешать. Но в тот раз я пошла туда намеренно. У памятника Шекспиру я, как прежде, остановилась, обозревая ту же картину. Мне вспомнились слова Уолтера: мы находимся в самом сердце Лондона, и что, по-вашему, заставляет биться это сердце? Разнообразие! В тот день я обвела взглядом площадь и изумилась тому, что сочла всем разнообразием мира, сведенным воедино в этом поразительном месте. Я видела богачей и бедняков, процветающих и убогих, белых и чернокожих — торопившихся бок о бок. Передо мной предстало огромное гармоничное целое, и я была заворожена мыслью, что в нем найдется местечко и для меня, подруги Китти.
Как же изменилось с тех пор мое ощущение этого мира! Я узнала, что лондонская жизнь еще необычней и разнообразней, чем мне казалось прежде, но не все ее гигантское разнообразие открыто взгляду случайного наблюдателя; что не все составляющие части города сочленяются с другими гладко и благополучно, что они задевают, толкают и теснят друг друга; что иные из страха держатся в тени и показываются только тем, кто заведомо их не обидит. И вот, без моего ведома и согласия, меня приметил один из этих таящихся и признал за своего.
Я посмотрела на снующую по сторонам толпу. Тут было три или четыре, а может, пять сотен людей. Сколько из них подобных тому джентльмену, которого я только что ласкала? Задумавшись об этом, я перехватила один, потом другой направленный на меня взгляд.
Быть может, с тех пор как я вернулась в мир юношей, таких взглядов было брошено множество, просто я их не замечала или не понимала, что они означают. Теперь же я, напротив, очень хорошо их поняла… и меня вновь бросило в дрожь, одновременно от удовольствия и от злорадства. Вначале я надела брюки, чтобы избежать мужских взглядов, но теперь, под взглядами этих мужчин, решивших, что я на них похожа, что я такая… я не досадовала, нет, я в некотором роде чувствовала себя отомщенной.
Неделю или две я продолжала бродить, наблюдать и изучать признаки и повадки мира, куда я ненароком попала. Бродить и наблюдать — вот на чем был этот мир сосредоточен; бродишь и показываешь себя, наблюдаешь, пока не встретишь лицо или фигуру, на которых остановится взгляд; тогда кивок, подмигиванье, поворот головы, демонстративный шаг в сторону закоулка или меблированных комнат… Вначале, как было сказано, я не участвовала в этом обмене знаками, но просто их подмечала и ловила на себе бесчисленные пытливые взгляды… иногда ради шутки на них отвечала, но в большинстве случаев с беззаботным видом отводила глаза в сторону. Однако в один прекрасный день мне снова встретился джентльмен, отдаленно похожий на Уолтера. Все, что ему было нужно, — это чтобы я его гладила и шептала в ухо непристойные нежности — требования вполне умеренные. Если я немного поколебалась, он этого не заметил. Я назвала свои условия — тот же соверен — и отвела джентльмена в тот же закоулок, где обслужила его предшественника. Его член показался мне довольно маленьким, но, как в прошлый раз, я похвалила его вид и размеры.