Заметив в углу комнаты что-то движущееся, я обернулась. Там обнаружилось псише, размером в добрую дверь, и в нем отражалась я сама: бледная, с вытаращенными глазами, взбудораженная и любопытная, эдакая Пандора в алом мундире, нарядной фуражке, коротко стриженная и с абсолютно голым задом. Из соседней комнаты не доносилось ни звука. Вернувшись к сундуку, я подняла крышку. Внутри были свалены бутылки и шарфы, веревки и связки бумаг, книги в желтых переплетах. Но в ту минуту я не задержалась на них взглядом, вообще их едва заметила. Потому что поверх груды, на квадратном куске бархата, лежал самый странный, самый непристойный предмет, какой мне до сих пор приходилось видеть.
* * *
Это было что-то вроде кожаной сбруи: похоже на пояс, но не совсем пояс; он состоял из широкого ремня с пряжками, дополненного, однако, двумя узкими ремешками, тоже с пряжками. Я было испугалась, приняв все это за лошадиную узду, но тут заметила деталь, которую поддерживали эти ремни и пряжки. Это был кожаный цилиндр немного длиннее ладони, в обхват пальцев. Один конец был закругленный, слегка расширенный, другой плотно сидел на плоском основании, которое, в свою очередь, было соединено медными обручами с поясом и более узкими ремешками.
Короче говоря, это был дилдо. Прежде я ничего подобного не видела, не знала даже, что такие существуют и имеют название. Оставалось предположить, что это оригинальное изделие, придуманное самой хозяйкой.
Вероятно, так же рассудила Ева, когда впервые увидела яблоко.
Но это не помешало ей догадаться о его назначении…
Пока я раздумывала, дама заговорила:
— Надень его. — Она, должно быть, слышала, как открылся сундук. — Надень его и выходи ко мне.
Я немного завозилась с ремнями и пряжками. Медь врезалась в мои белые бедра, но кожа была удивительно мягкая и теплая. Я снова посмотрелась в зеркало. Основание фаллоса выделялось темным клином на треугольнике волос, нижний его конец волнующе толкался в мою плоть. На основании вызывающе торчал сам фаллос, но не под прямым углом, так что я, опустив глаза, замечала прежде всего его пухлую головку с едва заметным швом (стежки крохотные, нить глянцевая), на которой играли красные отсветы камина.
Когда я шагнула, головка качнулась.
— Сюда, — позвала дама, увидев меня в дверях.
Я заторопилась, дилдо закачался сильнее. Я остановила его рукой, дама обхватила мою ладонь и принялась водить ею по цилиндру. Толчки основания вызвали еще более пикантное чувство, ноги у меня задрожали, при виде этого у дамы участилось дыхание. Отпустив мои пальцы, она приподняла себе на затылке волосы и жестом предложила мне раздеть ее.
Я нащупала крючки платья, потом шнурки корсета; под ним играла оттенками алого рубашка в тоненьких складочках. Наклонившись, дама скинула юбку, но не тронула панталоны, чулки и ботинки, а также неизменные перчатки. Очень дерзко (я ведь до сих пор к ней не притрагивалась) я сунула руку в прорезь ее панталон, а другой нащупала и прижала сосок.
И тут она потянулась к моим губам. Наши поцелуи были неловкими, как всегда бывает, когда любовники целуются впервые, и отдавали табаком; но как раз поэтому — опять же как все первые поцелуи — они вызывали особенный трепет. Чем смелее действовали мои пальцы, тем крепче становились ее поцелуи и тем жарче припекало у меня между ног, под кожаной снастью. Но вот дама отстранилась и схватила меня за запястья.
— Погоди, — сказала она. — Нет, не сейчас!
Не выпуская моих рук, она повела меня к одному из кресел и усадила; дилдо все так же торчал у меня под животом, грубый и твердый, как кегля. Я разгадала ее намерения. Обняв меня за голову и широко расставив ноги над моими коленями, она осторожно присела и продолжала садиться и привставать, все быстрее и быстрее. Сначала я держала ее бедра, направляя их, потом снова проникла в разрез ее панталон, другой же рукой крепко обхватила ягодицы. Ртом я приникала попеременно к ее соскам, натыкаясь то на соленую плоть, то на влажную хлопковую ткань рубашки.
Вскоре вздохи дамы перешли в стоны, потом в крики; к ним присоединился и мой голос, потому что служивший ей дилдо доставлял удовольствие и мне — ее движения сопровождались все более крепким и частым нажимом на самую чувствительную часть моего тела. На краткий миг ко мне вернулась способность мыслить и я увидела себя со стороны: в чужом доме, оседланная незнакомкой, с пристегнутым чудовищным инструментом, задыхаюсь от наслаждения и исхожу сладострастным потом. Но тут же меня покинули все мысли, я могла только содрогаться; наслаждение — ее и мое — достигло самого пика и сошло на нет.
Дама поднялась, присела мне на бедро, легонько покачалась, время от времени вздрагивая, и наконец затихла. На лицо мне упали теплой волной ее выбившиеся из прически волосы.
Потом она рассмеялась и вновь задвигалась.
— Ах ты мой чудный шлюшонок! — вздохнула она.
* * *
Пресыщенные и опустошенные, мы сцепились друг с другом, неуклюже обнимая ногами элегантное кресло с высокой спинкой; время шло, и я задумалась о том, как продолжится эта ночь. Она хотела, чтобы я ее оттрахала, и она это получила — думала я. А теперь она отошлет меня домой. Если посчастливится, я огребу за труды фунт. В конце концов, именно за совереном я и явилась в этот будуар. Но сейчас мне сделалось невыразимо грустно при мысли о расставании с хозяйкой — о том, чтобы вернуть пристегнутую ко мне игрушку и утихомирить игру страстей, вызванную ею и ее владелицей.
Дама подняла голову и, похоже, заметила мою печальную мину.
— Бедное дитя, — проговорила она. — Тебя всегда одолевает печаль после сделанного дела?
Приподняв мой подбородок, она подставила мое лицо под свет лампы, но я отвела ее руку. Фуражка, плотно сидевшая на голове, пока мы отчаянно целовались, теперь упала на пол. Тут же дама снова тронула мое лицо, провела пальцами по напомаженным волосам, потом улыбнулась и вышла в спальню.
— Налей себе вина, — крикнула она. — И раскури мне сигарету, ладно? — Услышав шипенье струи, я поняла, что хозяйка воспользовалась ночным горшком.
Я подошла к зеркалу и всмотрелась. Лицо у меня напоминало цветом алую форму, волосы были взъерошены, губы вспухли. Вспомнив про дилдо, я наклонилась, чтобы его отстегнуть. Он больше не блестел, нижние ремешки размокли от моих собственных обильных выделений, однако, в отличие от джентльменов из Сохо, он не потерял своей непристойной твердости и готовности. На столике у камина лежал платок, и я воспользовалась им, чтобы вытереть сначала дилдо, а потом себя. Раскурила две сигареты, одну оставила тлеть. Налила себе стакан вина и между глотками начала отыскивать в куче одежды на ковре свои чулки, брюки, ботинки.
Дама вернулась и схватила сигарету. Она переоделась в зеленый халат из плотного шелка, ноги ее были босы; я обратила внимание на удлиненные, как у древнегреческих статуй, вторые пальцы. Волосы она расплела, расчесала и заплела в длинную небрежную косу и наконец сняла свои белые лайковые перчатки. Кожа ее рук почти не уступала им белизной.