И он был единственным, кто оглянулся. Реку словно разрубили мечом — лед еще держался, но позади их ледяной горы открывалась полоска чистой темной воды и мелькали острые плавники Тэму. На берегу больше не было ни Седны, ни Уот, ни жрицы Кыыс. Только шаман, кузнец и жрица — все трое стояли, тесно обнявшись и неотрывно глядя Хадамахе вслед.
Ледяная гора загрохотала снова — и медленно и неуклонно двинулась вперед. Ее гигантская мощь надавила на покрывающий реку цельный лед — раздался треск, еще более страшный, чем раньше, частые полосы трещин располосовали ледяную корку… выломанные льдины вставали на дыбы, пропуская гору.
Торжественно и величественно ледяная гора двинулась вниз по реке — будто корабль сказочных полярников! Крылатые снялись с места и неспешно летели, ловя крыльями потоки теплого воздуха. Гора плыла между лесистыми берегами — качающиеся верхушки сосен скользили вровень с Хадамахой, и ему казалось, что обалдевшие лесные лунги карабкаются на свои деревья, чтобы проводить его взглядом.
— Князь-Медведь! — шелестели сосны. — Князь-Медведь!
Они уплывали все дальше, родной берег уже скрылся позади, мимо тянулись незнакомые леса. Охотники неизвестного племени вышли на берег и застыли, не отрывая глаз от неспешно проплывающей мимо ледяной горы и гордо стоящего на ее вершине медведя, а потом дружно рухнули на колени.
— Князь-Медведь! — донеслись до него крики. — Князь-Медведь!
Князь-Медведь. Хадамаха сморщил нос, как от острого запаха черемши. Он отдал бы если не все, то очень многое, чтобы остаться просто Хадамахой из племени Мапа и сейчас идти вместе с остальными в Столицу — вести расследование! Решать неразгаданные загадки, утихомиривать ненависть, вылезшую из самых потаенных, глубинных душ людей Средней земли, но умудрившуюся захлестнуть даже Верхние небеса. Делать общее, важное для всех трех Сивиров дело! Вместо этого он верхом на льдине едет прочь, оставляя за лохматой медвежьей спиной и друзей, и загадки, да еще и волочет за собой три племени! Четыре, считая людей. Четыре гордых, глупых, жадных, благородных, наивных и хитрых племени, которые так хорошо научились улаживать свои дела, но совсем не умеют делать общие! И он будет мирить их, и учить, и сам учиться у них! Он будет Князем-Медведем… и каждый миг станет думать и беспокоиться: как там друзья?
Как… там… друзья… Голова у Хадамахи закружилась, ему показалось, что сейчас он грохнется с проклятой льдины, а потом явилось чувство, что он взлетает и летит, летит, взмахивая лапами, все выше, выше, чуть не к самому солнцу. И глядит вниз, видя всю тайгу, и теперь уже не белую, а черную нитку реки с плавающими по воде точечками белого льда, и далекий, оставленный им берег!
Взлетающую девичью фигурку и шары Голубого огня, вспыхивающие вокруг нее! И тогда Хадамаху с неимоверной скоростью понесло вниз-вниз-вниз, перед глазами у него потемнело…
Он снова был у берега возле Буровой! Он висел в воздухе! Висел, широко раскинув руки — тонкие девичьи руки в развевающихся белоснежных рукавах. Ветер трепал сапфировый плащ у него за спиной и швырял в лицо пряди ярко-голубых волос. На берегу остались Хакмар с Донгаром, а из леса один за другим выходили храмовые стражи. Между стволов мелькали их синие куртки. Над берегом в воздухе завис клин из десятка жриц. Самая маленькая и толстенькая гневно размахивала грозного вида берестяным свитком, сплошь увешанным храмовыми печатями. Хадамаха услышал пронзительный крик толстухи:
— Склонитесь пред волей Храма, не то ваши родичи будут казнены!
Ответа толстая жрица, не иначе как та самая Синяптук, дожидаться не стала, взмахнула рукой, и девять жриц взвились в воздух.
Хадамаха почувствовал, как ярость, страшнее той, что бушевала в нем у Буровой, перехватывает горло и плещет перед глазами багровой волной. Он своих родичей спас, в последний миг выдернул, а родителей ребят эти поганки, храмовые ведьмы, захватили?
Хакмар с Донгаром изготовились к драке, Аякчан развернула вокруг себя завесу из мельчайших Огненных шариков. Но сильные, опытные жрицы всей Огневой мощью уже хлестали по девушке, закладывали виражи, обходя ее с боков… А если Синяптук еще и заемную силу Айбансы с Дьябыллой в ход пустит… Аякчан с ними двумя и в прошлый раз не справилась…
«Какие еще Айбанса-Дьябылла? — рыкнул Князь-Медведь. — Ты — мать-основательница Храма! Медведица среди жриц!» — ярость, дикая, неуправляемая, та, что заставляет кинуться на мамонта и вырвать ему хобот голыми руками, затопила Хадамаху. Недолго думая, он всю ее, до капли, слил в Аякчан! Родовая багровая ярость племени Мапа хлынула в девушку, как грохочущий водопад, наполнила до краев, приподняла, сделала огромной, так что ее тень накрыла лес и затмила горизонт.
Хадамаха снова почувствовал, что летит, несется с немыслимой скоростью и… Лапы его подломились, и он грудью и брюхом ударился о твердый лед. Он все так же стоял на вершине ледяной горы, и так же плыла она вниз по реке. Далеко-далеко позади над тайгой вставало голубое Огненное зарево — до самого неба! А потом загрохотал хохот — звонкий, радостный, девичий хохот, от которого Верхние небеса закачались, как лодка в шторм, и вскипел Огонь в Нижнем мире!
— Донгар! — злобно процедил сквозь зубы Князь-Медведь, совсем по-человечески вытирая морду лапой. Шерсть была насквозь мокрой от горячего пота. — Шаман паршивый со своими погаными предсказаниями! Как ты там говорил: «Теперь мы совсем разойтись не можем?» Не мог понятнее объяснить?
Придется всерьез заняться подготовкой совместных боевых действий Мапа, Амба и крылатых — ведь поганый черный шаман вещал про грядущий День и бой!
Нам поручили уничтожение людей-зверей? Вот и выполняйте! — равнодушно бросила жрица Кыыс тысяцкому храмовой стражи.
— Выполнение данного приказа не представляется возможным в связи с массовым бегством преступников на льдине и отрезавшим нам путь Голубым огнем! — глядя точно поверх макушки Кыыс, пролаял тысяцкий.
Жрица поморщилась:
— И вы собираетесь это докладывать в Храм? Голубой огонь, защищающий преступников, осужденных волей Храма Огня? Или Огонь ошибся — что невозможно, или Храм — что вовсе невероятно, или… тысяцкий врет? Как думаете, во что поверят в Храме?
Храмовый тысяцкий продолжал смотреть поверх головы Кыыс, но выражение лица его стало затравленным.
— Вот что я могу вам предложить — исключительно по моему доброму расположению, — подчеркнула жрица. — Прежде чем кого-то уничтожить, его надо найти, верно? Вот и поищите! Прочешите окрестные леса, найдите стойбища преступников… засаду там оставьте… Если делать все неспешно и основательно, то… может статься, к вашему возвращению Храму уже будет неинтересен результат вашей миссии. Я так думаю, в Храме очень скоро станет не до вас, — добавила она.
Из груди тысяцкого вырвался едва слышный облегченный вздох.
— А как же… черный шаман? — понизив голос, рискнул напомнить он.