Кёгериш келип кёк ёлен ёс чаттыр…
Зеленея, молодая трава вырастала, оказывается.
На зеленой траве молодые соловьи пели, оказывается.
Весеннее время было, оказывается.
— Да. Оказывается, — равнодушно откликнулась Тасха. — Мы тоже это учили на шаманской литературе, когда у нас еще был шаман.
Когда Хакмар стишки читал, они вовсе по-другому на девчонок действовали. Наверное, те, которые на шаманских уроках учили, не годятся — неприятные воспоминания вызывают.
— Поцелуйте меня, господин шаман, — поднимая голову к возвышающемуся над ней Донгару, сказала девушка и приглашающе выпятила губки.
Сдается, и те, что с шаманской литературы, тоже годятся!
Донгар нервно облизал губы, примерился слева, зашел справа. Хватанул ртом воздух, будто не целоваться, а нырять собрался. Медведь между корнями сосны испытал острое желание поймать этого черного шамана за холку и сунуть в девицу физиономией, как нашкодившего тигренка — в учиненные им безобразия. Донгар наконец наклонился к губам девицы… Рывками, будто его на веревке тащили. Ближе… Еще ближе… Его губы замерли в волоске от ее губ, и, мешая ее дыхание со своим, Донгар едва слышно шепнул:
— Брат твой разрешит, однако, тебе со мной гулять?
— А давай его спросим, — прошелестела в ответ девушка.
Купол из сомкнутых ветвей точно пробил громадный каменный мяч. В вихре сыплющихся иголок и обломанных сучьев сверху рухнуло гибкое тело, и тяжелый удар обрушился Донгару на голову. Черный шаман пошатнулся… схватился за плечи девушки… глянул ей в лицо, захрипел, пытаясь что-то сказать… и упал, ткнувшись носом в меховую опушку ее хорошеньких унтов.
— Кажется, не разрешил, — брезгливо подобрав край расшитого халата, девушка переступила через его распростертое на земле тело. Обняла за шею крупного молодого тигра, принялась чесать ему за ухом. Тигр жмурился и мурчал совершенно по-кошачьи.
Медведь вскочил на лапы. Он сразу не доверял этой Амба — так не захотел Донгару свидание ломать! А она не одна пришла. Она с братом пришла. А братец, надо полагать, тот самый пропавший Куту-Мафы, на которого надо было камлать. Накамлал Донгар на свою голову. Теперь лежит и не подает признаков жизни! Медведь шагнул вперед — и замер, точно его заморозили.
На прогалине прибавилось народу — и были это все знакомые лица. И морды. С хрустом раздался подлесок, и на прогалину вывалился старший брат Биату. Сквозь дыру, пробитую тигром в кроне сосен, спланировал крылатый. И принял человеческий облик, красиво завернувшись в плащ из антрацитово-черных, как воды Великой реки, крыльев.
— Хоть у кого-то получилось! — глядя на лежащего Донгара, брюзгливо бросил Черноперый вожак племени крылатых. Тот самый, что сейчас должен был дрыхнуть без задних мослатых лап в отведенном для гостей амбаре. — Я уж думал, все четырехлапые никчемные! — он презрительно покосился на старшего брата Биату.
— Как я мог знать, что явится этот… — в отчаянии вскричал старший брат. — …Хадамаха!
Медведю в его засаде даже неловко стало — ей-Эндури, обидели медвежонка маленького!
— С Хадамахой мы еще разберемся! А ученичка господин Канда сюда очень вовремя прислал, — крылатый хищно склонился над Донгаром.
— Он вместе с Хадамахой и его жрицей пришел, — наябедничал старший брат.
— Неважно! Единственное, что нам нужно от этого мелкого шаманишки, — его мертвое тело! — Черноперый рассмеялся курлыкающим смехом. — Его найдут возле становища, и станет ясно, что правы крылатые — Амба шаманов убивают! Вот и ученика бедного господина Канды убили.
«Теперь понятно, зачем Канда Донгара отослал — и впрямь «Большой День» готовить. Только вовсе не такой, как мы все думали», — запечалился невидимый в полумраке медведь.
— А жрица тигриную подлость и засвидетельствует! Если бы еще некоторые сразу убили мальчишку-Амба, а не устроили дурь медвежью с привязыванием к дереву… Был бы Белый тигренок мертв, этому Хадамахе никогда не договориться с Золотой!
— Он… Он так кричал. Тигренок. Маму звал… — смущенно пробормотал Биату.
— Слабак… Все медведи — клыки, когти, сила, а на деле — слабаки! — свистнул Черноперый. — Ничего. Пара человеческих костей в котлы Мапа — и в дело вмешаются люди, а там уже никто не разберет, кто начал, кто продолжил, кто прав, кто виноват.
«А ведь хотел ему сразу куриную шею свернуть — и что остановило?» — подумал медведь.
— Господин Канда будет доволен, — точно шаманский речитатив, повторил крылатый. — Очень, очень доволен… Хватит болтать! — как выпь на болоте, вскрикнул он, будто не сам тут хвост распускал. — Добейте шаманчика!
— Я не убиваю симпатичных парней, — не прекращая почесывать брата за ухом, мурлыкнула Тасха.
— Тогда пусть он! — нетерпеливо потребовал крылатый, указывая на тигра. — Ты так сильно злился, что вожаком выбрали не тебя, а твою тетку Золотую, а настоящий вожак не боится пустить кровь!
— Ее… выбрали… за золотую шкуру! — с трудом выталкивая слова, проревел Куту-Мафы. — В вожаки… за цвет!
— Тетина золотая шкурка отлично смотрится! — прикрывая рот ладошкой, зевнула Тасха.
Куту-Мафы злобно рыкнул и толчком лапы отшвырнул сестру.
— Лучше смотрится… на полу моего чума! Вместе с белой шкурой сыночка… — Он гибко вскочил и направился к лежащему на земле Донгару. Толчком лапы перевернул неподвижное тело. Безвольно, как мешок, Донгар перекатился по влажной хвое. Глаза его были закрыты, а бледное лицо светилось в полумраке, как снег в Ночи. Тигр поднял когтистую лапу… и нерешительно остановился:
— Его духи-помощники… на меня не кинутся?
Черноперый брезгливо покрутил длинным носом:
— Все четырехлапые — трусы!
— Что ж ты сам вашего шамана не убил, к Канде за помощью побежал? — бросил старший Биату.
— Я убил его сам! — крылатый подпрыгнул, как подбитая камнем ворона. — Канда помог против духов шамана. Когда духов у него не осталось, стрела сама нашла его в небе! В племени до сих пор думают, что старого шамана человеческий охотник подстрелил! Не вспоминают даже, птицы глупые, что у нас, когда захотим, есть и луки, и руки, чтобы ими пользоваться! Глупый шаман… Не отдал мне старшую дочку, мне, вожаку! Говорил, его девочки пойдут, за кого хотят! Хар-хар! — он каркающе рассмеялся. — Где теперь его девочки? Младшая Канде досталась — и без крыльев осталась! Хар-хар! А долги-и, надо платить долги. Старшая пока упрямится — другого невеста! Хар-хар! С нами на Амба не пошел, вроде как с охоты вернуться не успел. Ничего, ничего. Когда все друг другу в глотки вцепятся, многие погибнут-пропадут, и он, и он! Его женой не будет Белоперая, моей женой будет! Что стоишь? — клекотнул он. — Убивай уже! Не шаман еще, всего лишь ученик, у него нет своих тёс! А если б были — зря мы разве его в лес заманивали?