– Эй, народ! Драка! – радостно завопил мальчишка-газетчик, и Свена с его противниками тут же окружили импровизированным оживлённым кольцом. – Салагу бьют!
Кровь набатом стучала в висках, адреналин выплёскивался через край. Ему нужна была работа, и он был готов за неё драться. Но противников все-таки было больше.
Неизвестно, чем бы всё кончилось, если бы к месту разборки не подоспели полицейские, яростно свистящие в свистки.
– Всё в порядке, господа, – радушно разведя руки, заверил стражей закона Маккьюри, пока те, покрикивая, уверенно растаскивали потасовку в разные стороны. – Джентльмены просто решали свой спор, и, как видите, всё обошлось. Горячая кровь, такое у нас тут не редкость.
– А ты строптив, парень, – спустившись, наконец, с ящика, Маккьюри подошёл к Свену, который воинственно одернул куртку. – Мне такие нравятся.
– Мне нужна работа.
– Вижу, – кивнул Маккьюри. – Сколько весишь?
– Сто пятьдесят фунтов.
– Лет? – продолжал допрос бородатый.
– Двадцать.
– Пойдет, – удовлетворившись ответами, пришёл к заключению Маккьюри. – Сначала определю тебя на ящики.
– Ящики?
– Усеки первое правило, салага, я не люблю повторять. А с такими я церемониться не люблю, – Маккьюри зловеще надвинулся на Свена, и ноздри того защекотал кислый привкус вчерашнего пива. – Да. Ящики с рыбой, которую парни притаскивают из моря. Семга, килька, скумбрия, мать её. Если мы надавали фрицам под зад, это ещё не значит, что в мире всё безоблачно и радостно. В стране нечего жрать, нет денег, чтобы восстановить чёртов город после бомбёжек. Мы в эпицентре глобального кризиса, мать его. Поэтому такие, как мы, и должны продолжать рвать свои чёртовы задницы на благо остальных. Усёк?
– Да… сэр.
– Какой я тебе, на хер, сэр? – он презрительно сплюнул на мостовую. – Старик Маккьюри, вот моё имя! Или Шкипер! Ну? Чего вылупился, марш за дело! Мне тут девочки не нужны. Питер, введи парня в курс дела, да поживее, одна нога здесь, другая там.
Разгружая пахучие ящики с мороженой рыбой, Свен через некоторое время сошёлся с несколькими местными ребятами и через одного из них смог выйти на группу лиц, занимавшихся продажей поддельных документов.
Узнав, сколько будет стоить полный комплект бумаг, необходимых для поступления в университет, Свен понял, что лишь на одной селёдке с килькой многого не достигнет. Тогда он дополнительно устроился разносчиком продуктов в бакалейную лавку, что располагалась недалеко от доков.
Полгода трудился Свен не разгибая спины, и вот, наконец, настал тот долгожданный день, когда он, пересчитав подкопленную сумму, понял, что сможет оплатить не только документы, но и комнату поприличнее. Уже недурно владея языком, он прикупил несколько рубашек, новые башмаки, а на смену обрыдлой грибной похлёбке пришёл порридж [12] .
Оксфорд, о котором он мечтал, стал на один шаг ближе. Свен знал, что в университет могли принять любого человека – независимо от возраста. Главными критериями являлись успеваемость в школе и качество знаний. К тому же Свен узнал, что колледж, который он выбрал для поступления, первым в Англии начал принимать студентов независимо от их религии или пола.
Получив расчёт в доках, но оставшись при бакалее, где одинокий добродушный хозяин, видя усердные старания одинокого юноши, повысил его до своего заместителя, Свен прикупил нужных учебников и стал готовиться к поступлению.
Вызубрив куплеты GAUDEAMUS IGITUR, студенческого гимна Оксфорда, он то и дело распевал его, продолжая трудиться в лавке:
Для веселья нам даны
Молодые годы!
Жизнь пройдёт – иссякнут силы.
Ждёт всех смертных мрак могилы —
Так велит природа.
Где те люди, что до нас
Жили в мире этом?
В преисподнюю спустись,
Ввысь на небо поднимись —
Не найдёшь ответа.
Короток наш век, друзья, —
Всё на свете тленно.
В час урочный всё живое
Злая смерть своей косою
Губит неизменно.
Лишь наука на земле
Служит людям вечно…
Наконец, когда всё необходимое было собрано, как следует проверено и новая легенда отскакивала от зубов, мысленно прочитав молитву, новоиспечённый Свен Нордлихт подал заявку на поступление, тщательно составив письмо каллиграфическим почерком дорогой ручкой, специально одолженной у хозяина магазина, в котором работал.
Дальше потянулись томительные дни ожидания, которые мающийся от страха и нетерпения юноша проводил за учебниками и, не щадя сил, трудился в лавке, то и дело перекладывая с места на место формовые дырчатые кентерберийские сыры и колодки со свежей петрушкой, которую регулярно подвозил зеленщик.
Свен плохо спал, но старался много работать, пересиливая себя. На заострившемся, осунувшемся лице остались лишь глаза, которые каждый раз в отражении зеркала напоминали ему о матери. Он изо всех сил старался держаться, но давалось с трудом. Слишком сказывались лишения войны.
А если не выйдет? Заворачивая пузатые кабачки для очередного покупателя, Свен посмотрел через витрину на небольшое квадратное пространство возле лавки, мощённое серым булыжником и отгороженное от улицы достаточно высокой кованой оградой, сплошь покрытой гроздьями вьющегося плюща.
На единственной скамейке, вытянувшись, как шест, и посверкивая на солнце своим чёрным шлемом, сидел отчаянно храпевший полисмен Харрис, по своему обыкновению пришедший после ночного дежурства покормить голубей.
Шлем стража порядка вместе с головой окончательно опустился на грудь, и прожорливые толстые птицы с довольным воркованием принялись хозяйничать в лежащем на коленях полицейского бумажном кульке.
На мгновение задумавшись, Свен тряхнул головой, прогоняя невесёлые мыли, и вернулся к работе, вручая мальчишке-посыльному овощи для городского судьи, которого врачи посадили на диету.
Дни шли. Ожидание продолжало терзать его. Если вместо письма в съёмную комнату или, что ещё хуже, в лавку мистера Пибоди, обнаружив фальшивку, нагрянет отряд бобби, которые уволокут его в тюрьму, и на этом всё кончится. Неприятностей своему хозяину Свен не хотел больше всего.
Но подделка была умелой. Как его заверили молодчики в подпольной «конторе», даже пигги [13] не заметят подвоха.
Ответа всё не было, и Свен начинал медленно тосковать.
И вот однажды, пасмурным дождливым утром, он, наконец, получил долгожданное письмо, которое боялся открывать почти до полудня. Работал и терзался. Вдруг отказ… Но после обеда, традиционно одарив дородную миссис Уоллес спешно наструганной говяжьей нарезкой, он, вытирая руки о фартук, все-таки решился и вскрыл конверт.