— Как думаешь, Фред согласится продать его мне обратно?
— Почему бы и нет? У тебя что, есть на примете другой покупатель?
— Нет.
Сидни выпустила изо рта трубочку, через которую пила чай, и предположила:
— Наверное, она хочет испробовать его на Тайлере.
Клер сверкнула глазами, но ничего не сказала. В конце концов, Сидни была права.
Эванель отставила стакан и порылась в своей неизменной сумке.
— Я пришла дать тебе вот это. — Она вытащила белый ободок для волос и передала его Клер. — Фред пытался отговорить меня. Все твердил, что ты носишь гребни, а не ободки и что ободки носят люди с короткими волосами. Он не понимает. Я должна была дать тебе именно этот ободок. Давненько я не жила под одной крышей с мужчиной. Я уже и забыла, какими упрямыми они могут быть. Хотя пахнет от них очень даже приятно.
Сидни и Клер переглянулись.
— Эванель, ты ведь знаешь, что Фред гей, да? — осторожно спросила Клер.
— Ну разумеется, — засмеялась пожилая дама, и вид у нее при этом был такой радостный и легкомысленный, какой Клер уже очень давно ее не помнила. — Но мне приятно знать, что вы двое — не единственные, кому нравится моя компания. Ну, Сидни, рассказывай, как у тебя дела на работе?
Сидни и Бэй сидели на качелях, и Сидни босой ногой лениво покачивала их туда-сюда.
— Я должна благодарить за нее тебя. Если бы ты не дала мне блузку, которую я вернула, я никогда не зашла бы в «Уайт дор» и не спросила, есть ли у них места.
— Фред сказал, что на прошлой неделе пару раз видел, как ты бегала за обедом для девочек. И еще раз как ты подметала.
— Пока что ни на что большее я не гожусь.
— Это еще почему? — спросила Клер; она заметила, что Сидни в последнее время какая-то подавленная.
Поначалу она так радовалась, что нашла эту работу, но со временем начала приходить домой все раньше и раньше, а улыбалась все реже и реже. Ее работа вызывала у Клер смешанные чувства. Ей нравилось работать с сестрой, нравилось находиться в ее обществе. Но Сидни вся прямо светилась, когда говорила о волосах. Она каждое утро уходила на работу с такой надеждой.
— Все тамошние клиенты, похоже, знакомы с Кларками и с Мэттисонами. На третий день ко мне в салон явился Хантер-Джон. По всей видимости, кое-кому — не буду называть имен — это не очень понравилось, и этот кое-кто решил мне подгадить. Не то чтобы до того у меня не было отбоя от клиентов, но теперь тому хотя бы есть причины.
— Ты его подстригла?
— Нет, он мне не дал. А жаль. Я отлично делаю мужские стрижки, — сказала Сидни. — Это я подстригла Тайлера.
— Ты?!
— Ага. И Бэй тоже стригу я, и себя саму.
— Выходит... выходит, тебе устроили бойкот? — спросила Клер. — Никто не дал тебе ни единого шанса?
— Если так будет продолжаться дальше, я не смогу платить за кабинку. Но может, это и к лучшему. — Сидни обняла Бэй. — Буду проводить больше времени с Бэй. И смогу помогать тебе в любое время, когда понадобится.
За всю свою взрослую жизнь Клер бывала у парикмахера всего трижды, когда волосы у нее отрастали слишком сильно и переставали слушаться, так что приходилось укорачивать их на пару дюймов. Она ходила в салон Мэвиса Адлера у шоссе. Мэвис приходил на дом еще к ее бабке, а если он был достаточно хорош для бабушки, то годился и для Клер.
Клер никогда не считала себя неотесанной и миллион раз проходила мимо дверей «Уайт дор», но когда она зашла внутрь и увидела кожаные кресла, развешанные по стенам картины и толпу самых состоятельных женщин города, кое-кому из которых ей доводилось организовывать завтраки, обеды и чаепития, то внезапно почувствовала себя Золушкой на балу.
В глубине салона она заметила Сидни: та выметала волосы из-под кресла другого мастера, такая красивая и независимая. Вид у нее был очень одинокий; Клер на ее месте чувствовала бы себя прекрасно, но Сидни была не Клер.
Сидни заметила сестру и немедленно вышла к ней.
— Что такое, Клер? Где Бэй? С ней что-то случилось?
— С ней все в полном порядке. Я попросила Эванель присмотреть за ней час-другой.
— Зачем?
— Потому что я хочу, чтобы ты меня подстригла
Сидни и Клер окружила толпа мастеров и клиентов. Ребекка, хозяйка «Уайт дор», застыла наготове, точно инструктор, дожидаясь, когда Сидни начнет стрижку. В воздухе, словно пылинки на солнечном свету, колыхались перешептывания про прекрасные длинные волосы Клер и сомнительное мастерство Сидни.
— Ты мне доверяешь? — спросила Сидни, поднимая кресло на нужную высоту после того, как волосы Клер были вымыты.
Клер встретилась взглядом с отраженными в зеркале глазами Сидни.
— Да, — сказала она.
Сидни развернула ее спиной к зеркалу.
Влажные пряди темных волос, похожие на леденцы из патоки, одна за другой начали опадать на пелерину, которую надели на Клер, и с каждым щелчком ножниц голова ее становилась все легче и легче. Время от времени Ребекка задавала Сидни какой-нибудь вопрос, и Сидни уверенным тоном отвечала, используя термины вроде «многослойная стрижка» и «филировка челки». Клер понятия не имела, что они значат. Эти слова наводили ее на мысли о слоеном тесте и филе.
Когда Сидни наконец развернула ее лицом к зеркалу, собравшиеся зааплодировали.
Клер не поверила своим глазам. Сидни сняла по меньшей мере тридцать сантиметров длины. Стрижка была сделана так, что волосы были длиннее спереди, но выше и пышнее сзади. Прореженная челка заставляла глаза казаться прекрасными и лучистыми, а не тусклыми и укоризненными. В зеркале отражалась женщина, которой Клер всегда мечтала быть.
Сидни не стала спрашивать сестру, нравится ли ей стрижка. Все было ясно без слов. Это было преображение, исполненное мастером. Все взирали на Сидни с подлинным благоговением, а она сияла, точно начищенный пятак.
Клер почувствовала, как к глазам у нее подступили слезы, радостные слезы нового рождения, освобождения от оков. Где-то в глубине души Клер всегда знала это. Вот где крылись истоки ее детской ревности. Сидни появилась на свет в Бэскоме. У нее был особый дар, и этот дар всю жизнь дремал у нее внутри, дожидаясь своего часа.
— Ты больше не можешь этого отрицать, — сказала Клер вслух.
— Что отрицать?
— Вот он, твой магический дар Уэверли.
Лестер Хопкинс сидел в складном садовом кресле под каштаном у себя во дворе. Вдалеке длинная полоса пыли тянулась за машиной, которая ехала по дорожке, ведущей к дому по соседству с молочной фермой.
Инсульт, разбивший Лестера в прошлом году, оставил после себя хромоту и скошенный вниз уголок рта, поэтому у него постоянно был при себе носовой платок, чтобы утирать скапливающуюся там слюну. Ему не хотелось оскорблять эстетические чувства дам. В последнее время он все больше посиживал в кресле, что, впрочем, вполне его устраивало. Теперь времени на раздумья у него было хоть отбавляй. По правде говоря, он всегда ждал, когда наконец наступит эта пора. Когда он был мальчишкой, его дед вел райскую жизнь: сытно завтракал, ходил на охоту, когда душе было угодно, после обеда укладывался вздремнуть, а вечерами играл на банджо. Маленький Лестер отчаянно ему завидовал. Еще бы: деду даже деньги присылали по почте каждый месяц, как часы. И Лестер с детства хотел поскорее вырасти и тоже выйти на пенсию.