— Ходил иногда. В выпускном классе и еще год после я встречался с девушкой из Университета Западной Каролины.
— Западной Каролины, говоришь? — Она шутливо подтолкнула его локтем. — Значит, тебе нравятся женщины постарше.
— Мой дед твердо верит в то, что у нас в семье все мужчины непременно женятся на женщинах старше себя. Я делаю это, чтобы сделать ему приятное, но, возможно, какая-то доля правды в его словах все же есть.
Сидни рассмеялась.
— Так вот почему твой дед спросил меня, сколько мне лет, когда мы приходили к тебе на мороженое!
— Именно поэтому, — кивнул Генри. — Он вечно пытается свести меня с какой-нибудь женщиной. Но всегда настаивает на том, чтобы она была старше.
Сидни не хотелось этого говорить, поскольку эти их встречи с Генри очень ей нравились, однако в конце концов она все же решила сделать ему приятное и сказала:
— А знаешь, нашей администраторше Амбер почти сорок. И ты ей нравишься. Давай я сведу тебя с ней.
Генри уткнулся в свой стакан и ничего не ответил. Она очень надеялась, что не смутила его. Приятель никогда не казался ей застенчивым.
Он вскинул голову, и в солнечном свете Сидни увидела, как кожа под его коротко обстриженными волосами стремительно порозовела. Наверное, от солнца. Она протянула руку и ласково, как мальчика, потрепала его по голове. Он до сих пор и оставался для нее тем дружелюбным, полным достоинства маленьким мальчиком, которого она когда-то знала. Ее самым первым другом.
— Носил бы ты бейсболку. Обгоришь ведь.
Он повернулся к ней и очень странно, почти печально посмотрел на нее.
— Ты помнишь свою первую любовь?
— Ну конечно. Это Хантер-Джон Мэттисон. Он был первым мальчиком, который пригласил меня на свидание, — с грустью сказала Сидни. — А кто был твоей первой любовью?
— Ты.
Сидни рассмеялась, решив, что он пошутил.
— Я?
— В первый же день шестого класса меня точно обухом по голове стукнуло. После этого я не мог разговаривать с тобой. И всегда жалел об этом. Когда я увидел тебя на праздновании Четвертого июля и это состояние повторилось со мной снова, я сказал, что на этот раз не допущу, чтобы это помешало нам быть друзьями.
Эта мысль никак не желала укладываться у Сидни в голове.
— Что ты такое говоришь, Генри?
— Я говорю, что не хочу, чтобы ты сводила меня со своей Амбер.
В мгновение ока ее картина мира изменилась. Она больше не сидела рядом с маленьким Генри.
Она сидела рядом с мужчиной, который любил ее.
В тот же день Эмма вошла в гостиную после безуспешной попытки поднять себе настроение при помощи похода по магазинам. В городе она наткнулась на Эванель Франклин, и та сообщила, что весь день ее ищет, потому что должна дать ей два четвертака.
День у нее и вправду выдался хуже некуда, поэтому полученные от чокнутой старухи деньги показались единственным светлым пятном.
Она сделала огромную ошибку, когда встретилась за обедом с матерью, чтобы продемонстрировать покупки. Ариэль выругала дочь за то, что та купила недостаточно нижнего белья, и немедленно отправила ее подыскать что-нибудь сексуальное для Хантера-Джона. Впрочем, даже белье не исправило бы положения. Они с Хантером-Джоном не занимались сексом уже больше недели.
Внезапно она бросила пакеты, увидев Хантера-Джона на диване с большим альбомом в руках. Он снял пиджак с галстуком, в которых уходил с утра на работу, а рукава его рубашки были закатаны.
— Ой, Хантер-Джон! — воскликнула Эмма, широко улыбаясь, несмотря на сосущее чувство тревоги под ложечкой. — Что ты делаешь дома посреди дня?
— Я взял отгул. Я ждал тебя.
— Где мальчики? — спросила она в надежде завлечь его в спальню.
Ее взгляд метнулся к розовому пакету, тому самому, в котором лежал прозрачный черный лифчик и не скрывающие практически ничего трусики с крошечными красными бантиками.
— Няня повела их в кино, а потом куда-нибудь поесть. Я подумал, что нам надо поговорить.
Она судорожно стиснула кулаки. Поговорить. Обсудить. Расстаться. Нет уж. Она кивнула на альбом, который он держал в руках.
— Что ты смотришь?
— Наш выпускной альбом, — сказал он, и у нее оборвалось сердце.
Как все могло бы быть! Она украсила его рабочий кабинет дома старыми футбольными фотографиями и призами. Она даже вставила в рамку его старую спортивную футболку. То было время, которым он мог гордиться, время, когда все было возможно.
Время, которое она у него отняла.
Забыв о разбросанных по полу свертках и пакетах, она подошла к дивану и присела рядом с ним, осторожно, несмело, опасаясь, что он отшатнется от нее, если она будет двигаться слишком быстро. Альбом был раскрыт на развороте с любительскими фотографиями, снятыми их одноклассниками.
Почти на всех были Сидни, Эмма и Хантер-Джон. На некоторых их троица была запечатлена в крытом помещении для пикников при кафетерии, где они иногда покуривали украдкой. На других — на скамье выпускников в главном зале, привилегированном месте, право сидеть на котором оспаривали самые популярные личности в школе. Рядом со своими шкафчиками, дурачатся перед камерой. На вечеринке после футбольного матча в честь дня рождения школы в тот год, когда Хантер-Джон передал победный пас.
— Я был влюблен в Сидни, — произнес Хантер-Джон, и Эмма испытала странное удовлетворение.
Или, пожалуй, чувство собственной правоты. Он все-таки признался. Он признался, что все дело в ней. Но потом он продолжил:
— Насколько может быть влюблен подросток. Тогда мне казалось, что это серьезно. Я гляжу на эти фотографии, и на всех до единой я смотрю на нее. И ты тоже на всех до единой смотришь на нее. Я давным-давно и думать о ней забыл, Эмма. А ты — нет, так ведь? Выходит, все эти десять лет Сидни стояла между нами, а я даже об этом не подозревал?
Эмма уставилась на фотографии, стараясь не заплакать. Слезы делали ее уродливой. У нее распухал нос, а тушь с ресниц рекой текла по щекам.
— Я не знаю. Я знаю только, что мне все это время не давал покоя вопрос: если бы можно было повторить все сначала, ты поступил бы так же? Ты выбрал бы меня?
— Так вот в чем дело? И все это время ты из кожи вон лезла — секс, образцовый дом, — потому что считала, что я не хочу быть с тобой?
— Я лезла из кожи вон, потому что люблю тебя! — в порыве отчаяния выпалила она. — Но я лишила тебя выбора! Из-за меня ты остался дома, вместо того чтобы поступить в колледж. Ты стал воспитывать детей, вместо того чтобы уехать на год в Европу. В глубине души я всегда считала, что испортила тебе жизнь, потому что так сильно ненавидела Сидни, потому что мне невыносимо было знать, что ты любишь ее, а не меня. Так невыносимо, что я соблазнила тебя. И разрушила все твои планы. С тех самых пор я каждый день пытаюсь загладить свою вину перед тобой.