Себастьян понимал, что все это блеф. Но младший констебль — тот, с открытым лицом и большим, как у быка, телом — бросил быстрый тревожный взгляд на улицу, где стоял спиной к ним, поставив ногу на ступеньку экипажа, Лавджой.
— Боже мой, Мэйтланд! Убери эту штуку, пока сэр Генри не увидел!
Он подался вперед, вероятно надеясь закрыть собой нож от взгляда магистрата. Но он был большим и неуклюжим, а гранитные ступени — предательски скользкими. Констебль оступился и с испуганным криком упал вперед, прямо на нож Мэйтланда.
Себастьян увидел, как глаза молодого человека расширились от удивления, а затем тело его обмякло.
— Господи Иисусе! — Мэйтланд выпустил рукоять ножа.
Лицо его перекосилось от ужаса.
Симплот зашатался, не сводя взгляда с ножа, все еще торчавшего в груди. Тоненькая струйка крови побежала у него изо рта.
— Ты ж убил меня, — прошептал он, поднимая взгляд на Мэйтланда. Колени его подломились.
Себастьян подхватил раненого. Кровь хлынула ему на руки, залив плащ. Опустив умирающего констебля на тротуар, Себастьян сорвал шейный платок и прижал его к ране, из которой с бульканьем выходила кровь. Тонкий лен мгновенно сделался влажным и красным.
— Господи, — повторил Мэйтланд, пятясь, отступая на последнюю ступеньку. Он побледнел, словно мертвец.
— Доктора. Быстро, — приказал Себастьян.
Мэйтланд стоял, вцепившись в перила, глаза его были дикими и неподвижными.
— Черт побери! Сэр Генри, вы не могли бы… Себастьян повернулся на колене и увидел, что Лавджой стоит на ступеньке экипажа с искаженным от потрясения лицом.
— Милорд! — проговорил магистрат. — Что вы наделали?
— Что я наделал? — уточнил Себастьян.
Все еще цепляясь за перила, констебль Мэйтланд перевел расширенные от ужаса глаза с Симплота на магистрата.
— Он пырнул его, — вдруг закричал Мэйтланд. — Он заколол Симплота!
Себастьян уставился на человека, лежавшего у него на руках. Начал сеять холодный дождик, придавая темного блеска камням мостовой и усиливая серый налет на лице умирающего. Виконт повидал достаточно смертей и в Италии, и в Вест-Индии, и в Португалии, чтобы сразу узнать ее приметы. Этот человек умрет, и Себастьяна обвинят в его гибели, как уже обвинили в убийстве едва знакомой ему актриски из Уэст-Энда.
Он думал сначала, что это просто ошибка, обычная неприятность, с которой легко будет разобраться. Но теперь он понял, что все не так-то просто. Выпустив тело раненого, Себастьян выпрямился.
Брук-стрит, прежде пустынная, теперь гудела от быстрых шагов — двое парней из добровольческого кавалерийского полка «Иннз оф корт» в красном с желтыми нашивками, в белых камзолах и брюках, появились из-за угла Дэвис-стрит.
— Эй, вы! — крикнул сэр Генри Лавджой из открытых дверей экипажа, указывая дрожащей рукой на Себастьяна. — Задержите этого джентльмена! Констебль Мэйтланд, возьмите себя в руки!
Мотая головой, словно пытаясь привести мысли в порядок, мужчина неуклюже оттолкнулся от перил и бросился на Себастьяна. Тот остановил его хуком справа, заехав ему прямо в челюсть и швырнув ударом в оштукатуренную стену.
Дождь полил сильнее. Кто-то закричал. Шаги перешли в бег. Себастьян обернулся. Оценив расстояние до экипажа, он прыгнул и с такой силой приземлился на сиденье рядом с обалдевшим кучером, что старое ландо закачалось на своих истертых ремнях.
— Эй, эй! — крикнул кучер, выпучив красные похмельные глаза. Лицо у него было грубое, с седыми усами. — Вам тут сидеть нельзя!
— Тогда позвольте предложить вам сойти. — Схватив поводья, Себастьян выдернул кнут из вялых рук кучера и щелкнул кончиком над ушами гнедого. Старое ландо рвануло с места.
— О черт — ахнул кучер и спрыгнул на тротуар.
Себастьян бросил короткий взгляд через плечо. Добровольцы из «Иннз оф корт» остановились рядом с раненым констеблем. Но Мэйтланд с сосредоточенным, решительным лицом бежал следом за ландо, потрясая кулаками.
— Остановите карету! Этот человек убийца!
— Черт, — выругался Себастьян и шлепнул поводьями по бокам гнедого.
Не задерживаясь на углу, он свернул на Нью-Бонд-стрит, прошмыгнув между грузовым фургоном с широкими колесами и высокой двуколкой, которой правил толстяк в желтом плаще. Желтый натянул поводья, его конь встал на дыбы.
— Эй, вы! — услышал он вопль Мэйтланда. Обернувшись, он увидел, что констебль вскочил на высокое сиденье двуколки. — Отдайте поводья!
— Вы что, вы что! — заблеял Желтый Плащ.
— Слезай, — прорычал Мэйтланд, успокаивая всхрапывающую лошадь и спихивая возницу с сиденья.
Впереди с грохотом столкнулись повозки. Себастьян подобрал поводья, сузил глаза, всматриваясь в дождь и прикидывая расстояние между застрявшим ландо и запряженной осликом телегой, которая медленно грохотала по мостовой.
— Милорд! — крикнул сэр Генри Лавджой, по пояс высовываясь из окна ландо под дождь и колотя кулаком по старым стенкам. — Именем короля, я приказываю вам немедленно остановиться!
«Черт его побери», — подумал Себастьян. Он совсем забыл о магистрате.
— Голову уберите, — крикнул он, удостоив сэра Генри кратким взглядом.
— Я сказал, что требую… — Сэр Генри осекся, выкатив глаза, когда Себастьян проскочил в узкую щель, пройдя так близко, что один из висячих фонарей экипажа задел магистрата по шляпе.
— О господи, — простонал он.
Щелкнув поводьями, Себастьян резко свернул налево на Мэддокс-стрит, отчего карета опасно накренилась. За ними заорал и взбрыкнул осел, опрокинув свою тележку, и на мокрую мостовую посыпались пищащие, взъерошенные цыплята.
— Уберите с дороги эту чертову телегу! — верещал Мэйтланд.
Двуколка застыла, взмыленный конь фыркал и мотал головой, а констебль дергал поводья.
Лошади мчались во весь опор. Себастьян опустил поводья, летя по Мэддокс-стрит мимо величественной каменной громады церкви Святого Георгия. В студеном вечернем воздухе слышался тихий перезвон колоколов. Модные дамы в ярких платьях и джентльмены, высоко державшие над ними зонтики, бросались в стороны перед экипажем.
— Остановите карету! — кричал Лавджой, снова колотя кулаком, когда Себастьян обогнул церковь и выехал позади нее на Милл-стрит. — Именем короля!
Себастьян бросил короткий взгляд через плечо, но па улице никого не было, кроме фонарщика и его мальчика-помощника. Себастьян развернулся как раз в тот момент, когда гнедые вылетели на вымытую дождем Кондуит-стрит и большая черная лошадь, с которой пыталась справиться молодая леди, встала перед ним на дыбы.
Он натянул поводья, заставив гнедых отвернуть в сторону. Лошади брыкались, фыркали, копыта выбивали искры из края тротуара. Старое ландо заскрипело. Дерево затрещало, карета грянулась на мостовую, козлы наклонились набок.