Молодая держалась получше. Выпрямилась во весь рост, ответила гордо:
— Амилла, княжна Сандирская.
Гордо, но не дерзко. Глупо дерзить тому, чья плеть может быстренько научить покорности… А ничего, вполне симпатичная, решил Балеог. И фигурка, и мордашка… Он оглянулся на соратников. Вроде бы здесь собрались самые верные, самые близкие… И все равно нельзя им полностью довериться… Узнает Дочь Снегов, и… Балеог раздраженно хлестнул плетью по своему сапогу и отвернулся от пленниц.
Полчаса спустя йордлинги покинули замок, увозя юную магнессу. Выла во весь голос старуха-дуэнья, оставшаяся без подопечной, слуги торопливо шарили по кладовым, забирая все, что уцелело при распродаже и не приглянулось йордлингам. В арке ворот покачивались трое повешенных эрладийцев с вырванными языками…
В мирно спящий городок Сандир горцы ворвались, как о том и мечталось йорд-каану: с грохотом копыт, с молодецким гиканьем и с факелами, летящими в окна…
* * *
Беда не приходит одна. Они, беды, любят странствовать стаями, словно ночные хищники, — и если одна беда запустила в тебя зубы, то и остальных жди, не задержатся.
Так думал йорд-каан Балеог, устроив в оазисе Зи-Дайр смотр своему поредевшему войску. Зи-Дайр загодя назначили точкой сбора для возвращающихся из Кандии отрядов — но многие, слишком многие воины гор не смогли туда добраться…
Все тот свиток, полученный от Дочери Снегов… Забыл Балеог ознакомить с ним командиров своих летучих отрядов. Забыл, с кем не случается… И всадники Гойды, молочного брата йорд-каана, невзначай разграбили небольшой городок, принадлежавший магносу Сандивиллу — тому самому, чьи владения строго-настрого запретила тревожить Тейа.
Впрочем, вполне может быть, что свиток ничем и не помог бы, — Гойда не имел обыкновения спрашивать, кому принадлежат дома, которые он грабил, и нивы, по которым топтались копыта его конницы. Что приглянулось йордлингу, вольному горному орлу, — то уже принадлежит ему, что бы на сей счет ни думали недавние хозяева.
Балеог попенять молочному брату не мог. Гойда погиб, и сложили головы почти все его всадники.
У магноса Сандивилла, оказывается, дружина конных панцирников под копьем стояла, — весьма многочисленная, хорошо обученная, готовая к немедленному выступлению. Не иначе как Сандивилл тоже королем стать задумал, да только не при помощи подкупа…
Перебив всадников Гойды, панцирники ударили по разрозненным отрядам горцев. По всей Кандии прокатились, словно горная лавина. Кто из йордлингов пробовал сопротивляться, тех таранным ударом сминали конники в панцирях, украшенных по кандийскому обычаю белоперыми крыльями. Остальные бежали, побросав захваченную добычу. Но многие из них, увлекшись грабежом, забрались слишком далеко вглубь страны, — и не успели пробиться в пустыню.
Если называть вещи своими именами, поход закончился полным провалом. Добычи кот наплакал, половина войска — перебита или в плену… Беда. А еще и лорд-регент принцессу ждет, отчета потребует…
Разве что попробовать всучить ему плененную дочь магноса? Нельзя, слишком рискованно, сама же девица первой и проболтается, кто она на самом деле.
Чтобы хоть как-то восполнить убытки, Балеог приказал разграбить оазис Зи-Дайр — и уж здесь йордлинги постарались… Забрали все, что смогли. Даже припрятанные в самых укромных тайниках драгоценности — хозяева сами показывали их, не выдержав пыток огнем и железом.
Оазис пылал, когда его покидала конница горцев. Тушить пожары было некому, всех уцелевших жителей йордлинги угоняли с собой — те, кто сумеет пересечь пешком пустыню, попадут на невольничьи рынки, ну а кости остальных обглодают гурхи и прочие падальщики.
Схожая судьба ожидала и три других оазиса, лежавших на обратном пути войска. О том, что последний из них, Гаа-Рах, Тейа строго-настрого запретила трогать, Балеог и не вспомнил. А свериться со свитком не мог, где-то обронил его, унося ноги от конных панцирников магноса Сандивилла…
* * *
Нельзя сказать, что Дочь Снегов впала в бешенство, узнав о результатах похода. Столь резких проявлений чувств она себе не позволяла. Просто почувствовала усталость, и бесконечную тоску, и желание бросить все, вернуться к родителям, в родное племя смедлингов… И навсегда позабыть о своем непутевом женихе.
Не бросила и не вернулась. Несколько часов совещалась с Монредом и с премудрым иль-Заахом, исполнявшим при небольшом дворе йорд-каана обязанности первого министра, казначея и, по совместительству, верховного конюшего. О чем говорилось на том совете, никто не узнал, и решения его стали претворятся в жизнь не сразу, — недели через три после возвращения потрепанного войска йордлингов.
Началось с того, что плененную магнессу Амиллу, жившую в Йорд-Кале в скромных покоях на положении не то узницы, не то гостьи, перевели в отдельный роскошный флигель, и приставили вместо двух служанок чуть ли не полсотни, предписав обращаться с девушкой, как с самой почтенной каанум. Дальше — больше: роскошные наряды, украшения, личный повар из пленных аккенийцев, готовящий самые изысканные блюда… А еще — нескрываемая почтительность к юной княжне со стороны Балеога и Тейи.
Прямо ничего сказано не было. Но вскоре по дворцу-крепости пополз слух, неизвестно кем распущенный, пополз и коснулся изящнейшего ушка магнессы: ее отец, князь Сандирский, избран-таки королем! И грозит войной Балеогу, если дочь не вернется немедленно под родительский кров!
Поверили все, и Амилла — в первую очередь, в ее положении очень хотелось поверить… И когда княжну с величайшим уважением усадили в раззолоченный паланкин, тронувшийся из Йорд-Кале в сопровождении многочисленной свиты, взволнованная и обрадованная девушка не сомневалась: очень скоро она увидит луга и дубравы Кандии.
Она бы не столь радовалась, если бы смогла прочитать письмо, хранившееся в серебряном ларце у иль-Зааха, возглавившего сопровождавших магнессу всадников.
Письмо йорд-каана Балеога к Адрелиану, лорду-регенту Туллена
…
«Бессменный хранитель Тулленского престола, храбрейший рыцарь Церкви, победитель порождений Хаоса и искоренитель ересей, брат мой Адрелиан, — вечно здравствуй на страх врагам!
Похвальный обычай осыпать друг друга подарками, будучи надежнейшим основанием дружбы и взаимного доверия между владыками, повелевает нам прежде всего высыпать на ковер приязни отборнейшие жемчуга приветствий и изумруды лучших пожеланий, которые и просим принять благосклонно. Единственная цель этого послания есть нижеследующая. Цветник сердца нашего, не орошаемый водой известий о здоровье друга и брата нашего Адрелиана, иссох совершенно: посему, кланяясь сказанному другу, желаем знать, в каком положении находится вышеупомянутое здоровье, дабы увядшие почки реченного цветника вновь могли расцвести во всей красе и привлекать к себе соловьев радости и наслаждения. А поскольку ныне не о чем больше писать, и дела никакого в виду не имеется, то желаем, чтобы Пресветлый Сеггер упрочил ваше могущество до дня представления света.