Он уже спрашивал в нескольких тавернах, но так ничего и не узнал. Тревога росла, но тут какой-то поэт-изгой из бистро «Калифорниум» посоветовал ему расспросить людей на Хлебной улице, в самой бедной части квартала. По его словам, слепой Кристодулус когда-то снимал там мансарду под мастерскую.
Кромис добрался до Хлебной улицы в сумерках. Она находилась довольно далеко от дворца и Пастельных Башен. Кто назвал улицей этот нищий переулок со старыми, уродливыми строениями, меж которых горестно завывал ветер? Небо над потрескавшимися крышами словно истекало кровью. Поэт вздрогнул, подумал о Кэнне Мойдарт, и призывы ветра стали настойчивей. Он одернул плащ и постучал рукояткой меча в видавшую виды дверь.
Женщину, которая открыла ему, Кромис не узнал — возможно, было слишком темно.
Она была высокой, статной и изящной. Узкое лицо несло печать спокойствия и самопонимания, которое приходит после пережитых страданий — увы, не ко всем. Однако ее голубое одеяние износилось, кое-где виднелись заплатки, пришитые не для красоты, а глаза окружала сеть морщинок, словно сама кожа вокруг них устала. Кромис учтиво поклонился.
— Мне нужно видеть Норвина Тринора, — произнес он, — или хотя бы что-то о нем узнать.
Она посмотрела в лицо поэта так, словно плохо видела, но ничего не сказала, только попятилась и жестом пригласила его войти. Тихая, грустная улыбка тронула ее плотно сжатые губы — или это только показалось?
Внутри дом оказался пыльным, тусклым, а мебель — грубой. Хозяйка предложила Кромису дешевого подкрашенного вина. Они сидели на противоположных сторонах стола и молчали. Кромис успел разглядеть все, начиная от ее бесцветных ногтей и кончая паутиной в окнах.
— Я не узнаю вас, госпожа. Не могли бы вы…
Ее утомленные глаза встретили его взгляд, но это не помогло. Тогда женщина медленно поднялась и зажгла низкий торшер.
— Я прошу прощения, тегиус-Кромис. Мне не стоило играть с вами в загадки. Норвина здесь нет. Я…
В свете торшера перед ним стояла Кэррон Бан, жена Норвина Тринора, с которой тот сочетался браком двенадцать лет назад, после разгрома шайки Карлмейкера. Время потрудилось, работая против нее: она состарилась до срока.
Кромис опрокинул стул, и тот с грохотом упал на пол. Но не перемены в облике Кэррон Бан ужаснули его, а породившая их бедность.
— Кэррон, Кэррон! Я не знал… Что здесь случилось?
Она улыбнулась, и улыбка была горькой, как вой ветра.
— Норвин Тринор ушел почти год назад, — сказала она. — Вам не стоит переживав. Сядьте и выпейте вина.
Она отошла в сторону, стараясь не встречаться взглядом с гостем, и устремила взор в темноту Хлебной улицы. Ее плечи под поношенным платьем вздрагивали.
Кромис приблизился и взял ее за локоть.
— Вы должны рассказать мне, — мягко произнес он. — Пожалуйста, расскажите.
Кэррон Бан отдернула руку.
— Мне нечего рассказать вам, сударь. Норвин не сказал мне ни слова. Кажется, он устал от Города, от меня…
— Но Тринор не мог просто вас бросить! Это было бы слишком жестоко…
Женщина обернулась. Теперь они стояли лицом к лицу, и в ее глазах горел гнев.
— Это не жестокость, лорд Кромис. Целый год я не слышала о нем ничего — вот настоящая жестокость. И теперь… теперь я не желаю о нем ничего слышать. Всему конец. Есть много вещей, которые не пережили короля Метвена… — она шагнула к двери. — Если вы оставите меня, я буду рада. Поймите, я ничего не имею против вас, Кромис; я не должна с вами так говорить, но вы пробуждаете во мне воспоминания о том, что я предпочла бы забыть.
— Сударыня, я…
— Пожалуйста, уходите.
Ее голос, ее плечи… Она была ужасающе спокойна. Горе убило в ней все чувства, осталось лишь одно: осознание того, что ничего не изменить. Что тут возразишь? Ее терзала боль, и Кромису было больно это видеть. Неужели причиной таких страданий стал один из метвенов? В это верилось с трудом… и невозможно поверить, что им оказался Норвин Тринор.
В дверях Кромис остановился.
— Если вам нужна помощь, у меня есть средства… И королева…
Кэррон Бан резко тряхнула головой.
— Я уезжаю на юг, к семье. Мне ничего не нужно от Вирикониума — ни от города, ни от империи… — ее взгляд смягчился. — Простите, лорд Кромис. Вы желаете мне только добра… Советую искать моего мужа на севере. Он уехал на север. Но я хочу, чтобы вы помнили: это не тот человек, который был вашим другом. После смерти Метвена что-то в нем изменилось. Запомните: это не тот человек, которого вы знали.
— Может быть, его и искать не стоит?
— Я бы предпочла, чтобы вы не приносили мне от него вестей. До свидания.
Она закрыла дверь. тегиус-Кромис остался на убогой улице, наедине с ветром, И ночь накрыла его с головой.
В ту же ночь тегиус-Кромис, владелец меча без имени, воин, который решил, что его истинное призвание — поэзия, покинул Пастельный Город через одни из Северных Врат. Он думал о трех женщинах и собственном будущем, и мысли его были одна мрачнее другой. Копыта лошади тихо цокали по древней мостовой. Его снова никто не остановил.
Он ехал не с пустыми руками, но не надел никаких доспехов, кроме кольчужной рубашки, покрытой черным лаком — под цвет его короткого плаща и кожаных брюк. Так поступали многие из метвенов: они считали, что броня не защищает от энергоклинков, зато сковывает движения. Шлема тегиус-Кромис не признавал, и его темные волосы развевались на ветру. На поясе висел баан, за спиной — забавный восточный инструмент.
Через день он достиг холодных предгорий Монарских гор, протянувшихся между Вирикониумом и Дуиринишем, где ветер отчаянно оплакивал какую-то потерю — это горе было так велико, что не выразить словами. Кромиса охватывал трепет, когда он проезжал по высокогорным тропкам, изрезавшим сланцевые склоны, и меж холодными неподвижными озерцами на дне пустых лощин. Ни одна птица не свила здесь гнездо. Один раз Кромис заметил летающую лодку: она медленно проплыла у него над головой, из ее корпуса сочился темный дым. Он долго размышлял над странным поступком Норвина Тринора, но так и не пришел ни к какому выводу.
Так он ехал три дня. За это время ничего особенного не произошло — кроме одного случая, когда он пересекал гребень Круачанского хребта. Но случай этот был весьма странным.
Когда опустился туман, тегиус-Кромис как раз достиг третьей пирамидки из камней — никто уже не помнил, зачем понадобилось оставить здесь метку. Возможно, она означала то, что Кромис и так знал: впереди на тропинке будет несколько опасных мест. Чувствуя, как копыта лошади то и дело скользят по голой, покрытой пятнами лишайника скале, он остановился. Ветер стих, от тишины в ушах начало звенеть. Здесь все было неудобно, чуждо. Езда превратилась в настоящее мучение; в довершение всего, когда Кромис спустился в долину, повалил снег. Теперь стало ясно, почему Кэнна Мойдарт так спешит.