Эльстат Фальтор погрузился в мечты, обычные для человека, лишенного дома и крова. Таким он и казался — худощавый, неподвижно сидящий на камне, омытый багрянцем заката. На груди горел желтый вензель, на лице боролись замешательство, усталость и отголоски недавнего трепета. Дневной свет понемногу угасал. Звуки долины стали отчетливей и глубже, потом замерли. Прохладный ветерок повеял с ущелья Россет и крошечным зверьком зашелестел в зарослях папоротника. Когда Фальтор вновь поднял глаза, Город уже исчез, вечер был сер и холоден, а по тропинке шел старик в длинном плаще.
Эльстат Фальтор поднялся и потянулся, разминая затекшие конечности. Украдкой он изучал одеяние пришельца, ожидая увидеть Знак Саранчи, но не обнаружил ничего подозрительного и позволил себе убрать руку с рукояти баана.
— Здравствуй, старик, — сказал он.
Старик остановился. Его ноги были босы, одежда припорошена пылью. Он сутулился, словно проделал длинный путь, гонимый нуждой или неотложным делом, лицо почти исчезало в глубинах капюшона. Фальтор принял бы его за фермера, что хозяйствует на участке, сдаваемом внаем… А может быть, за мелкого лавочника-южанина, который покинул свой Квош-мост или Лендалфут, чтобы доставить приданое на свадьбу любимой дочери — слиточек меди в форме дельфина, скопленной за долгие годы, или маленький кусочек стали, за который отдал весь урожай своего единственного фигового дерева. Или он несет отрез политого слезами небеленого холста на похороны младшего сына? Но плащ старика был сшит из добротной ткани и заткан странными узорами. В угасающем свете дня они словно текли и напоминали график чьего-то переменчивого настроения, а может быть, просто превратностей судьбы. И…
— Нельзя бежать вечно, Эльстат Фальтор, — прошептал старик. Его глаза ярко блеснули из темноты под капюшоном. — Зачем ты впустую тратишь среди этих бурых холмов свое время — и время города, который тебя приютил?
Фальтор был заинтригован и немного озадачен. Странное место для подобной встречи… Он пожал плечами и улыбнулся.
— Зачем ты впустую тратишь свое время на расспросы, старик?
Старик вздрогнул… и вдруг быстрым движением вскинул голову и поглядел в южное небо прежде, чем заговорить снова. Пронзительный, беззащитный крик рыболова-скопы разбудил эхо в холмах… Но луна еще не засияла в небе.
Дворец, похожий на раковину — Чертог Метвена — замер на вершине спирали Протонного Кольца, что возносится к небу на сотне колонн из тонкого черного камня. В нем сидит Метвет Ниан, или Джейн, королева Вирикониума — в годы юности уведенная в ветреные березовые рощи и ледниковые озера болот Ранноча, преследуемая Гетейт Чемозит, дикая, как Дочь разбойника, который много тысяч лет назад промышлял в здешних местах…
И некому было охранять ее, кроме хромого, покрытого шрамами старика, самого старого из оставшихся в живых метвенов. Некому было вести ее, кроме поэта с мертвой металлической птицей. И некому было помочь ей быстрее пройти свой путь, кроме великана, который был карликом…
Метвет Ниан сидела перед пятью ложными окнами в зале с высоким потолком и полом из кристалла цвета киновари. Ее окружали странные, но невероятно ценные предметы — никто уже не помнил, как ими пользоваться: то ли механизмы, то ли скульптуры, отрытые в разрушенных городах Ржавой Пустыни за Дуиринишем. Занавеси, сотканные из бледного, дрожащего света беспорядочно двигались по зале, словно дожди из невидимых туч. А среди рожденных ими теней, похожих на сны, бродил Королевский зверь — один из гигантских белых ленивцев, обитателей южных лесов. По слухам, они были потомками выродившейся расы звездных путешественников, которых то ли пригласили, то ли обманом заманили на Землю в годы Послеполуденного безумия.
Метвет Ниан…
Восемьдесят лет прошло с тех пор, как У-шин, первый из ее питомцев, пал от ножа Кэнны Мойдарт и сам лег на нее, подобно печати, скрепившей окончательное поражение Севера. Вот уже два десятка лет тегиус-Кромис лежал мертвый в поле возле Нижнего Города, и над ним росли бессмертники. И Метвет Ниан уже немолода, даже по меркам Эпохи Заката. Но в ее лиловых глазах все еще можно разглядеть то, что осталось от девочки, за один год потерявшей и вернувшей себе Последнее Королевство мира. И в дремотном свете, где пять ложных окон показывали пейзажи, которых не найти нигде в Вирикониуме, годы ложатся ей на плечи легко, почти неощутимо, как ручонка ребенка, созданного воображением.
Окна мерцали изнутри. Снаружи была осень; под холодным лунным светом процессии людей с лицами насекомых тихо двигались по улицам.
Что-то странное происходило с Метвет Ниан, королевой Вирикониума.
Часто в эту мерцающую комнату приходило прошлое, чтобы с тихим упорством касаться ее, дергать за рукав в попытке привлечь ее внимание. Белые зайцы в сумерках среди мшанников Блестящего Лога или Тороватого Носа… Длинные бурые протоки торфяников Ранноча, похожие на росчерки гигантской кисти, оставившей надпись на непонятном языке… Пыль пустынь, бесшумно собирающаяся на холодных площадях Павшего Дранмора… Не больше и не меньше чем грустные отпечатки воспоминаний в ее мозгу. Она вспоминала древний крик рыболова-скопы, стихи тегиуса-Кромиса и его голос, рождающийся на грани ночи и утра.
Сегодня вечером это было нечто большее.
Окна мерцали. Окна сверкали, мигали, вздрагивали. Окна сказали:
— Метвет Ниан!
И все пять стали гладкими и темными.
— Метвет Ниан!
Окна заполнили дым, снег, жемчужно-серый свет — это мог быть восход над рушащимися сераками [9] на побережье Заокраинного Севера. Потом все задрожало, завертелось и пропало.
— Метвет Ниан!
Раскаленный, почти плавящийся песок, слюдяное небо, гладкие горбы барханов и сухие засоленные русла вековечного эрга. [10] В жарком воздухе висит прекрасный мираж Города — пастельные башни, стройные, как математические формулы, высокие, странным образом срезанные. Ветер бросается на них, словно ястреб на добычу.
— Метвет Ниан!
Словно смиряясь с неизбежным, королева шагнула к окнам. Странное ощущение: что-то то ли тянет, то ли зовет ее туда…
…и она видела саму себя — как она проходит сквозь них и выходит в некое иное время…
Теперь окна заливали ее зеленым сиянием, словно дворец, где она стояла, действительно был раковиной или кораблем, полным утонувших моряков, вечно кружащимся в пучине древнего моря — холодного и медлительного, словно гигантский моллюск. Все, что испускало свет, словно подернулось дымкой. Ленивец захныкал и в недоумении поднялся на задние лапы, раздраженно выпуская и втягивая когти, покрытые толстым слоем янтарного лака.
— Тихо, — сказала она. — Кто желает говорить со мной?
Ни звука.