— Не меньше он расстроен и моим участием в расследовании обстоятельств смерти. Я правильно понял?
Генри Лавджой смущенно отвел глаза.
— В общих чертах — да. Но откуда вы это узнали?
Не отвечая на вопрос, Себастьян молча покачал головой. Затем спросил:
— Его милость не уточнил, где его сын провел вчерашний вечер?
— Кажется, юноша участвовал в вечеринке, которую он и его друзья устроили в одной таверне в Мертон-Эбби. Они собрались там после посещения платного кулачного боя.
«Бокс без бойцовских перчаток», как его называли, был предприятием незаконным и по распоряжению городских властей был запрещен. По этой причине такие матчи обычно проводились за городом, в нескольких часах езды от Лондона. Но нынешнее состязание, в котором должны были участвовать признанный чемпион и его соперник, шотландец Макгрегор, оказалось предметом таких обширных спекуляций, что в округе не осталось ни одного чиновника, которому о нем не было бы известно.
— Группа этих молодых людей выехала из Лондона по направлению к Мертон-Эбби примерно в одиннадцать утра вчерашнего дня, — продолжал Генри.
— Что произошло потом?
— Мистера Стентона ожидали домой вечером, к началу бала, который устраивала его мать. Но он так и не прибыл. — После небольшой паузы магистрат продолжил: — Как говорят, леди Стентон сейчас находится в ужасном состоянии.
Низкие густые звуки поплыли над округой, это зазвонили, отбивая время, колокола Вестминстерского аббатства.
— Имена юношей вам известны?
— Да. Молодой лорд Берлингтон, сын сэра Майлза Джефферса Дэвис, и некий Чарли Макдермот. В настоящее время они собрались в трактире на Флит-стрит. Я как раз шел туда, намереваясь опросить их, когда мы с нами встретились.
Себастьян прищурился от яркого сентябрьского солнца, слепившего глаза.
— Позвольте мне первым заняться ими. — Он чувствовал, как внимательно изучает его взглядом полицейский чиновник.
— У меня сложилось впечатление, что вы не заинтересовались этим делом, ваша милость.
— Я передумал. — Себастьян хмуро улыбнулся своему собеседнику и отвернулся.
«Голова вепря» пользовалась доброй славой на Флит-стрит и принадлежала к числу тех старых заведений — стены обшиты темными дубовыми панелями, низкие потолки покрыты копотью, — которые напоминали посетителям о временах, когда приверженцы Якова II скрывались от властей в уютных постоялых дворах, разбросанных в Лестершире и Дерби, Нортхэмптоне и Уорчестершире. Себастьян не без оснований предположил, что именно эта теплая атмосфера и сделала «Голову вепря» привлекательным приютом для молодых людей с их подавленным настроением и тягостными воспоминаниями.
Он заказал пинту эля и не торопился отходить от старинной низкой буфетной стойки. Трое друзей сидели вокруг углового стола, не подозревая о том, что за ними наблюдают. Явно сохранявшие трезвость молодые люди понуро горбились, пальцы их бесцельно сжимали бока оловянных кружек, подбородки прятались в пышно завязанных шейных платках. Один из них сделал какое-то короткое замечание, остальные согласно кивнули. Ни один не улыбался.
Старшему из собравшихся, Дэвису Джефферсу, было лет двадцать, но, если судить по его сухопарой, невообразимо тощей фигуре, молодому человеку нельзя было дать более шестнадцати. Слева от него расположился Чарли Макдермот, еще один юноша с бледной кожей и шапкой пылающе-рыжих волос, ясно намекавшей на его шотландское происхождение. Только один из этих молодых людей крепостью телосложения и ростом напоминал Доминика Стентона. Это был лорд Берлингтон, сын барона из Ноттингема, получивший титул еще в раннем детстве.
Себастьян некоторое время наблюдал за молодыми людьми, затем подошел к их столику, пододвинул стул и сел. Три пары встревоженных глаз уставились на него.
— Я бы хотел перемолвиться с вами, джентльмены, несколькими словами, — сказал он негромко. — Не возражаете?
Трое обменялись быстрыми взглядами.
— Нет. Конечно нет, — сказал Джефферс, слегка заикаясь. — Чем мы могли бы вам помочь, милорд?
— Насколько мне известно, вы вчера были в игорном доме в Мертон-Эбби.
Его собеседник на минуту заколебался, но почти сразу ответил утвердительно.
— С вами был мистер Доминик Стентон?
Рыжеголовый шотландец Макдермот с горячностью вступил в разговор:
— Прошу прощения, но к чему вы клоните, милорд?
Себастьян, стараясь говорить негромко, наклонился к юноше и ответил:
— Я хотел бы знать, не было ли вам случайно известно о недавней ссоре Стентона с каким-либо джентльменом. Может быть, ваш друг навлек на себя чье-то неудовольствие из-за дамы? Или, например, держал неосторожные пари? Делал опрометчивые ставки?
Юноши некоторое время молчали, обдумывая его вопросы. Затем Джефферс покачал головой и произнес:
— Нельзя сказать, чтоб Доминик так уж увлекался юбками. Никогда по-крупному не играл, ни в каких мошенничествах не участвовал.
— Был ли он знаком с мистером Барклеем Кармайклом?
— Вы смеетесь над нами? Сам Кармайкл, великий из великих, светский лев? Конечно, мы все восхищались им, но… Нет, мы не были знакомы.
Неожиданно в разговор вступил Берлингтон.
— Милорд, вы пытаетесь догадаться, кто мог совершить это злодейство?
Лицо юноши было бледным и словно опухло от слез. Когда Себастьян попытался заглянуть ему в глаза, тот поспешил отвести взгляд в сторону.
— А у вас нет никаких предположений о том, кто мог это сделать?
Все трое покачали головами.
— Где вы, джентльмены, находились после вчерашнего матча?
— Мы поехали в «Белого монаха», — ответил ему Макдермот. — Это одна харчевня неподалеку от аббатства.
— И долго вы там были?
— Почти до полуночи. Но Доминик уехал много раньше нас. Его мать давала вчера обед и просила его быть дома без опозданий.
— Значит, он уехал один?
И снова трое обменялись встревоженными взглядами, прежде чем дал ответ Берлингтон. Юноша облизнул пересохшие губы и сказал:
— Он попросил меня поехать с ним вместе, объяснил, что ему не хочется скакать обратно в Лондон одному. Но я высмеял его. Сказал, что он трусит, как горничная, того и гляди в обморок упадет.
При последних словах голос юноши прервался, и он опустил глаза.
— В какое время он оставил вас?
— Примерно в половине шестого, я думаю. — Макдермот оглядел товарищей, ожидая подтверждения своих слов. Остальные закивали, давая понять, что согласны. — Да, в пять тридцать.
— Он сам правил экипажем?