Я не был уверен, удивляться ли ее мужеству и стойкости, или презирать ее за бессмысленное ухарство, с которым она, будучи опытным хирургом, решилась на подобную операцию на своем собственном теле. В любом случае мне было невыразимо дурно, и желудочный сок, поднявшийся по пищеводу, больно жег мое горло. Что, черт возьми, может заставить человека, хотя бы даже и медика, делать операцию у себя в животе? Неужели ее профессиональная гордость зашла так далеко, что она не могла никого другого подпустить к своему телу, или страх заставил ее поступить именно так? Или то, что я сейчас видел перед своими глазами на мониторе, было вариантом медицинского харакири? А может быть, все вообще по-другому, и профессор Зэнгер что-то с ней сделал? Может быть, он угрожал ей. Но если это так, то что могло быть настолько ужасным, чтобы она предпочла такую мученическую смерть, чем те последствия, которые ее ожидали?
— Пульс… — из громкоговорителя донесся тихий женский голос.
— Больше никаких болеутоляющих! — властно произнесла Элен, ни на секунду не отрывая своего внимания от того, что она делала со своим телом. — Я буду… — она остановилась. Видимо, она заметила, как малы ее силы, и решила не пускаться в дискуссии. Вместо этого она тихонько взмахнула рукой в направлении одной из медсестер. — Тампон, — слабым голосом приказала она.
Вместо ватного тампона стоящая ближе всей к ней помощница вытерла ей пот со лба ладонью. Да ватного тампона теперь и не хватило бы, чтобы вытереть весь пот, который потоком стекал со лба Элен, смешиваясь с кровью на ее руках.
— Сердцебиение слишком частое, — проговорил на этот раз уже мужской голос.
На лице Элен нервно дернулись мышцы. Она медленно достала инструмент из раны. Я не хотел туда смотреть. Я не мог требовать от себя рассматривать в деталях то, что Элен достала из своего тела, в конце концов, меня никто к этому не принуждал. Но ужас парализовал меня. Я не мог даже моргать, не говоря уже о том, чтобы отвернуться от монитора.
— Я уже… — нервно прошептала докторша еле слышно. Я видел, как задрожали ее руки. — Пожалуйста…
Вдруг этот пыточный инструмент вывалился у нее из рук, и она резко наклонилась вперед, почти падая с операционного стола. Две медсестры быстро подхватили ее за плечи и вернули ее в прямое положение.
— Она отключается! — услышал я женский крик. — Мы должны…
И тут изображение с монитора исчезло.
Несколько минут, которые показались мне часами, я в отчаянии сидел, уставясь в монитор, и ждал, с колотящимся сердцем, в страхе и напряжении, что то изображение, которое я недавно еще совсем не хотел бы видеть, появится снова, но этого не случилось. Через несколько мгновений даже мелькавшие на мониторе белые и черные точки исчезли и монитор погас. Единственное, что осталось, это мрачное незнание того, что произошло в последние секунды и что теперь делали с Элен.
В какую авантюру мы ввязались? Во что это нас втянули? Но чем бы это в данный момент ни было, это было не то, чем на первый взгляд казалось. Это была никакая не больница, и эти люди в стерильных зеленых халатах небыли обычными врачами. Ни в одной клинике мира, какой бы она ни была плохой и отсталой, не стали бы так просто взирать на такое ужасное, жуткое зрелище, стараясь ни при каких обстоятельствах не вмешиваться.
Я должен выбраться отсюда! Решительным рывком я попытался подняться, и это мне наполовину удалось. Я, наконец, должен сорвать эти кабели и трубочки, которые торчат во всех мыслимых и немыслимых местах моего тела! Я лихорадочно ощупывал свою руку, чтобы дотянуться до трубочки, подсоединенной к моему локтевому сгибу, маленькая противная зелененькая пластиковая штучка, крест-накрест прикрепленная пластырем, чтобы игла не выскочила при движении руки. Рядом с трубочкой лежал тонкий провод, который также вел под белый пластырь, заканчиваясь возле крошечного чипа, который кончиком торчал из-под пластыря. Несколько мгновений я раздумывал, что может измерять эта штуковина, но потом решил, что это не должно меня волновать. Важно было как можно скорее освободиться. Дрожащими от волнения пальцами я ощупал пластырь, но рывком отодрать мне его не удалось. Что это за жизнь, выругался я про себя. Изобретают, изобретают, дошли до того, что летают на Луну, посылают туда собак и обезьян, а додуматься до того, чтобы изобрести пластырь, который не сдирает кожу с человека, не могут!
Я чувствовал неприятное онемение в пальцах, как если бы мои руки крепко спали. Я почувствовал противный зуд в кончиках моих пальцев, а на лбу выступили капельки пота. Черт возьми, что же они со мной сделали? Не может быть, чтобы меня прошибло потом только от попытки отклеить пластырь!
Я в сомнении перевел свой взгляд на стойку с бутылочками для вливаний, которая находилась у моего изголовья. Они были наполнены прозрачными жидкостями, которые выглядели как вода. Физиологический раствор, питательные вещества, витамины, минералы и черт знает что еще намешано в эти бутылочки, чтобы вводить это с разной скоростью прямо в мои сосуды. Вряд ли что-либо из этого было действительно важно. Я снова сосредоточился на пластыре, ругая себя, что я как полный идиот, которому нужна целая вечность, чтобы решиться дернуть за краешек и энергичным рывком сорвать пластырь.
В ту же самую секунду от целой батареи странных компьютеров и мониторов, которые до сих пор тихо стояли вокруг меня и монотонно гудели, выпуская из себя полосы бумаги, на которой записывались результаты измерений, раздалось бешеное пиканье. Тревога!
Я снова почувствовал горький привкус на языке, и у меня начался сильный озноб. Я увидел, как один из приборов, подключенный к трубочке, ведущей к моему телу, вдруг начал накачивать лекарство гораздо быстрее, и, несмотря на пелену, которая тут же окутала мое сознание, я успел подумать, что, должно быть, тревога автоматически повысила дозировку успокоительного, которая подавалась по этой трубочке. Вдруг мне показалось, что машины, мониторы, стены комнаты, весь остальной мир медленно отодвигаются от меня. Я погрузился в невидимую перину, все мои желания тут же куда-то исчезли, и меня охватило чувство покоя, удовлетворения и приятной усталости. Я послушно опустился на подушку и закрыл глаза.
Когда я проснулся, я не имел ни малейшего представления о том, сколько я проспал. Я все еще находился в маленькой нежилой комнате, в которой я отключился, подключенный к бесчисленным капельницам и приборам, которая скорее была каютой на космическом корабле, нежели больничной палатой. В комнате не было окон, и я даже не мог отгадать по положению луны, окончилась ли ночь. Но не только этого я не мог понять. Могли пройти как минуты, так и часы или даже дни, мое чувство времени полностью отказало. Но в помещении не было темно, как я заметил, когда с невероятным трудом немного приподнял веки. Почти все мониторы, которые располагались на противоположной стене, были включены.
Мой взгляд упал на ближайший ко мне экран, на котором явно было не изображение, передаваемое камерой наблюдения, а видеозапись, качество которой говорило о том, что фильм был гораздо старше техники, на которой воспроизводился. Краски были блеклые, контуры нечеткие. Но, тем не менее, я различил, что дело происходит в движущемся автомобиле. На заднем сиденье джипа или микроавтобуса тесно друг к другу сидели дети: светловолосые мальчики и девочки в скаутской форме с нашивками на рукаве, они возбужденно ждали, когда закончится путешествие. Я узнал этих детей.