— Ну вот, — сказал Иван Андреевич, — теперь ты в общих чертах знаешь, как возвращаются из мира иного. Но не всем так везет, понимаешь?
— Понимаю, — вздохнул Юрка.
— В принципе у тебя передо мной большой должок. Допустим, в том, что вы с Дашкой прошлым летом начудили, когда затоптали не того, кого требовалось, вы особо не виноваты. И в том, что вы с ней не захотели быть жертвенными барашками у Калмыка на помойке, — я вас не виню. Дашке, царствие небесное, я уже все простил, хотя она… тварь продажная. Знаешь, что я тебе лично не могу простить?
— То, что я вам на ферме по лбу заехал? — скромно предположил Таран.
— Это ерунда. За это дело тебе уже вломили как следует. Простить я тебе не могу кейса, который ты унес и отдал твоему командиру Душину.
— Так ведь уже никого из тех, на кого покойный журналист компромат собирал, и в живых нету… — удивился Юрка. — Толку теперь от тех бумажек!
— Хм… — Седой прищурил свои безбровые глаза. — В том кейсе, юноша, не только бумажки были. И не только кассеты с интересными записями. Но еще и ноутбук с жестким диском на 63 мегабайта и дискеты по полтора мегабайта каждая. Там много-много чего записано было. И увы, не только те статеечки, которые этот самый Крылов тискал в нашей областной и центральной прессе, но и другая информация, за которую сейчас кое-кто мог бы не один мильон баксов выложить…
— Даже так?
— Вообще-то, сейчас это уже поменьше стоит. Но не это главное. Если б вы тогда с Душиным не упирались, а быстро отдали кейс, то мы успели бы с фермы раньше свалить. И кейс попал бы куда нужно, а я не приобрел бы всех этих украшений, остался бы при своих, по крайней мере, а может, и кое-какие бабки заработал бы. Благодаря тебе, дорогой друг, я потерял все, что у меня было. «Тайваньку», «Атлет», еще кое-какие точки, квартиру неплохую, дачку, несколько тачек, счета банковские. Любовниц — и тех потерял. Я теперь ни в ресторан, ни в казино не могу сходить, вообще не могу на людях показаться, даже просто на улицу выйти. Чувствуешь, какой на тебе должок висит, а?!
Таран поежился. Да, похоже, что Седой откровенничал с полной уверенностью в том, что Юрка до завтрашнего утра не доживет…
— Страшно стало? — порадовался Седой, заметив волнение на лице у Тарана. — Это хорошо. Люблю, когда меня боятся. Боятся — значит, уважают. Но убивать тебя мне не хочется, как это ни странно. Меня вполне удовлетворит, если ты мне этот должок отдашь. Десять миллионов долларов для ровного счета, включая моральный ущерб.
— Издеваетесь? — спросил Юрка. — Даже если меня всего целиком на запчасти разобрать и за валюту американцам продать — столько не наберется.
— Сейчас я тебя немножко порадую, — ухмыльнулся Седой. — Буду прикидывать, какую пользу мне лично ты принес. Баланс подводить, так сказать. И потихоньку должок списывать. Считаем: Дядю Вову ты замочил? Ты. За это могу от щедрой души списать сразу два «лимона» в «зелени». Хотя, конечно, некоторая часть нашей местной братвы меня не поймет, но меня лично его отсутствие на нашем свете устраивает. Так что остается восемь миллионов долга. Идем дальше. Дачу этого мента поганого Мазаева ты взорвал? Именно так. Хотя, конечно, не по собственной воле, но очень удачно. Сразу четырех гадов, от которых я лично в той или иной степени пострадал, отправил к Аллаху. Скидываем с тебя — остается за тобой должок всего-навсего три миллиона баксов.
— Всего ничего! — саркастически произнес Юрка.
— Погоди! Это еще не все! — оскалил зубы Седой. — Сейчас еще прикину. То, что ты привез своему шефу в подарок Трехпалого и Магомада с племянницами, дало мне возможность их себе прибрать, а они, знаешь ли, больших денег стоят. Лично тебе готов за них отстегнуть по пятьсот тысяч. Итого списываю еще два «лимона». Блин, до чего же я щедрый, а? Как бы самому на бабки не встать… Значит, остается за тобой всего-навсего один мильон баксов. Смешные деньги, правда?
— Ага, — кивнул Юрка, подыгрывая, — да на такой мизер вообще наплевать можно… Вчера у меня в машине, когда я домой ехал, гораздо больше лежало.
— Это ты насчет Кисляка, Лупанди и прочих недоделков? Молодец, что напомнил! — похвалил Седой. — Жалко, конечно, что ты весь этот шурум-бурум привез Генриху, а не мне. Сейчас уже в расчете были бы. Но за то, что ты этих козлов залетных, которые в чужой области чужие деньги на халяву добывали, там, в лесу, почикал — по пять тысчонок прощаю. Даже, хрен с тобой — по десять! Множим на всю эту «великолепную семерку» — семьдесят тысяч долой… Или, уж не мелочась — все сто. Остается за тобой девятьсот тысяч. Пустячок-с!
Таран на сей раз на эту шуточку не отреагировал. Стоп! А откуда Седой столько знает? Про старые дела — понятное дело, мир слухами полнится. Но про вчерашние и позавчерашние он навряд ли по телевизору услыхал… И вряд ли кто-то из «мамонтов» обо всем этом в пивной трепался. Тем более что большая часть отряда вообще ничего не знала. А Седой знал. И даже знал, в отличие, например, от Юрки, что Трехпалый и прочие пленники содержатся в подвале госпиталя. То есть на него, Седого, работал кто-то из высших командиров МАМОНТа. Уж не сам ли, блин, Птицын?!
Ну, это Таран, конечно, перегнул. Птицелов навряд ли сам против себя работать намерен. Ведь он не только командир МАМОНТа, но и его, так сказать, хозяин. Это его частное предприятие, которое ему живые бабки приносит. И немалые, наверно, раз комдив армейской дивизии — при котором небось куча особистов состоит! — «не замечает», что на его территории неучтенное подразделение проживает, проходит боевую подготовку на учебно-материальной базе дивизии и выполняет хрен знает какие задачи, о которых ни командование округа, ни Минобороны понятия не имеет. Такая «близорукость», поди-ка, хорошо оплачивается. И регулярно. Да и на то, чтоб кормить, обувать, возить и вооружать МАМОНТ, выплачивать денежное по контрактам — миллионы нужны…
Пока Юрка в смятении размышлял над тем, какой «засланец» стучит Седому, сам Иван Андреич завершал свои калькуляции:
— Но и это еще не все! Ты ж мне трех девушек привез. Одна — просто клад, как удалось узнать. Папаша — богатый человек, только вот очень стеснительный. Но дочку любит. Тысяч сорок за нее я с тебя спишу. Две остальные — так себе, лярвы болотные, больше чем по пять тысяч за рыло не дам. Да и то только потому, что они в очень интересном кайфе находятся.
— До сих пор? — удивился Юрка. Он не успел разглядеть, в каком состоянии находились Полина, Галька и Танька, но полагал, что они уже должны были проспаться.
— Представь себе. И еще мы баночки из темного стекла нашли с порошочком, а также пакет с желтыми гранулами под номером 331. За это добавляю еще полста тысяч. Стало быть, остается должок восемьсот тысяч баксов. Ну, так как, готов эту сумму выложить?
Юрка демонстративно вывернул пустые карманы бушлата.
— Как говорят у нас в Польше: «Нье мам пенендзы!» — прокомментировал этот жест Седых. — Печальное положение, знаешь ли… Конечно, ты парень не пугливый и умереть не боишься, это я уже знаю. Можно, конечно, придумать тебе смерть повеселее и подольше, например, паяльной лампой тебя обработать, хотя бы до такого уровня, как меня, но начать, скажем, не с морды, а с ног и того, что между ними. Или в кислоту по пояс окунуть, а потом мордой в негашеную известь — ужас, как интересно. Но все это, увы, при самой высокой ставке лично для меня не превысит 500 тысяч за моральный ущерб. Поэтому, чтоб уж рассчитаться целиком и полностью, придется мне похитить твою молодую жену по имени Надя — это ты небось под окнами на снегу написал? — и сделать с ней примерно то же, что с тобой.