На каком месте сон прервался, как уже говорилось, Манулов толком не запомнил. Больше того, уже открыв глаза и обведя мутными глазами окружающий интерьер, он сперва подумал, будто кошмар продолжается.
Ущипнув себя за локоть и протерев глаза, Павел Николаевич с трудом поверил в то, что предстало его взору.
Он лежал на какой-то облупленной железной койке советско-армейского образца, положив голову на тощую подушку с не стиранной сто лет наволочкой, укрытый линялым байковым одеялом. На противоположной от изголовья спинке висел его шикарный костюм от покойного Джанни Версаче — за 1500 долларов, между прочим.
Помещение, где Манулов провел ночь, больше всего походило на тюремную камеру-одиночку. Два метра в ширину, три с половиной в длину. Серые, с потрескавшейся штукатуркой стены, высокий, метра четыре, потолок с лампочкой без абажура, маленькое зарешеченное окошко с замазанным белилами стеклом под самым потолком. Наконец, дверь — тяжелая, прочная, стальная, с окошком-форточкой, явно запертая снаружи. Из мебели, кроме койки, имелись только столик и нечто вроде табурета. Они были сооружены из стальных уголков, вцементированных в стену, — согнутые рамки в виде буквы П были вбиты в стену, заложены решетчатой арматурой из стальных прутков, а потом залиты цементом. А в углу, рядом с дверью, имелось что-то вроде бетонной ступеньки с круглой дырой. Запах оттуда шел куда крепче, чем в мануловском кошмаре.
На бетонном полу рядом с койкой Павел Николаевич увидел свои прекрасные, мягкие и легкие полуботинки ценой в 250 баксов. Чья-то предусмотрительная рука выдернула из них шнурки.
Это сразу навело его на мысль провести, так сказать, «инвентаризацию». Оказалось, что, кроме шнурков, у Манулова изъяли бумажник с американским паспортом, международными водительскими правами, кредитными карточками и весь «кэш» в размере 150 баксов. Кроме того, из пиджака исчезли микрокомпьютер и сотовый телефон. Ну, и галстук с шеи сняли — опять же версачевский, за 200 гринов, а также подтяжки.
Только после этой «инвентаризации» Манулов стал всерьез разбираться в собственной памяти, чтоб понять, каким образом он дошел до жизни такой.
Есть такое затертое сравнение: «Мысли бились, как мухи о стекло». Но ничего лучше для описания размышлений Манулова придумать нельзя. Павел Николаевич прекрасно помнил все, что происходило в субботу вечером и воскресенье утром, но дальше следовал абсолютный провал в памяти.
Итак, еще в субботу, получив «вступительный взнос» от Вредлинского, он был убежден, что 10 октября состоится очередное заседание братства. Однако примерно в 23.30 пришел «e-mail» из Нью-Йорка. Формально его действительно очень вежливо приглашали на коммерческие переговоры и даже просили уведомить, если он почему-либо не сможет прибыть к назначенному сроку. На самом деле вежливое приглашение было жестким приказом, который Манулов проигнорировать не мог. Послание обязывало его прилететь как можно быстрее. Даже если б он на момент получения «емели» тяжело болел или находился в коме.
Естественно, что Манулов тут же распорядился насчет билетов на ближайший рейс до Нью-Йорка. Поскольку лететь он должен был не один, а вместе с секретарем и несколькими телохранителями, да еще требовалось позвонить нью-йоркскому агенту, чтоб обеспечил машину к трапу, и отдать массу деловых распоряжений своим здешним служащим на период отсутствия босса в Москве, Павел Николаевич как-то позабыл про грядущее заседание братства «гамлетитов». В конце концов он все же вспомнил, но шел уже первый час ночи. Решили, что оповещение возьмет на себя один из магистров, которого Манулов нашел по сотовому в ночном клубе.
Кое-как выспавшись, Павел Николаевич с сопровождающими лицами погрузился в «шестисотый» и направился в Шереметьево-2. Какую-то часть пути — в основном по МКАД — Манулов запомнил. Ехали по часовой стрелке, и последним указателем, который запал в память, был поворот на Минское шоссе. Что произошло дальше неизвестно. То ли Манулова сморил сон, то ли его каким-то образом вырубили — но так или иначе Павел Николаевич не мог вспомнить ничего, чтоб хоть как-то объясняло его пробуждение в этом некомфортабельном месте.
Оставалось только строить умозрительные догадки. В том, что ему не удалось улететь в Америку, Манулов был убежден на сто процентов. Бетонный толчок заставлял вспоминать слова поэта-юбиляра: «Там русский дух, там Русью пахнет». Павел Николаевич, слава богу, не сподобился прежде побывать ни в одной из российских тюрем, но в данный момент впервые пожалел, что не является рецидивистом, который прошел все московские СИЗО. Тот уже по интерьеру камеры давно догадался бы, куда его упаковали. Впрочем, после нескольких минут размышлений Манулов начисто отринул мысль, что его арестовали какие-либо государственные спецслужбы. Задержать американского гражданина, пусть даже российского происхождения, без каких-либо веских оснований — это чревато большими неприятностями. Оружие охранников ввезено в Россию по всем таможенным правилам, оно официально зарегистрировано, на него выписаны разрешения. Никаких материалов, которые можно было бы принять за шпионские, в машине не было. Ни одного миллиграмма наркотиков — тоже. Что ему можно инкриминировать? Может, это отголосок истории с Василисой и визитной карточкой? Навряд ли. Ведь Василиса угодила не в милицию и не в ФСБ, а к совсем другим людям…
Отсюда следовал весьма неутешительный вывод: его, Манулова, сцапали бандиты. Этим в принципе начхать на все международные скандалы, на права человека и прочие условности. Захотят — будут бить и пытать, захотят — убьют и не поморщатся.
Мозг Манулова начал со скоростью компьютера перебирать все скользкие места в своих отношениях с международной мафией. Нет, он по всем понятиям, даже по китайско-гонконгским, ничего выходящего за рамки дозволенного не сделал. А уж здешним браткам и вовсе никак не задолжал. Может, дикие залетные, которые толком не знают, кого захватили? Но как им удалось это сделать?
Павел Николаевич изо всех сил напряг память, но ничего, кроме указателя поворота на Минское шоссе и фантастических видений из кошмарного сна, оттуда не выплыло. Неужели он не запомнил момент нападения? Да и в том, что нападение могло произойти на МКАД, да еще не поздней и темной ночью, а утром, когда уже светло и по Кольцевой едет лавина из множества машин, Манулов сильно сомневался. Впрочем, даже если б дело происходило в темном и непроезжем переулке, захватить Манулова живьем было бы очень сложно. Он ведь не поскупился на бронирование машины и стекол, которые, как он лично убедился, выдерживали даже обстрел из «АКМ» калибра 7,62, а легкие пули от русского «АКС-74» калибра 5,45 или американской «М-16А2» калибра 5,56 и вовсе были ему как слону дробина. Конечно, если б по «мерсу» ударили из гранатомета, то броня не помогла бы, но тогда Манулов вряд ли сумел бы проснуться, а если б и проснулся, то скорее всего с ожогами третьей степени и множественными ранениями от расплавленных осколков металла. Ну а если б бандиты просто прижали «мерс» к бордюру и наставили пушки, то негры-бодигарды Манулова, вооруженные мощными «береттами», непременно доставили бы им массу неприятностей. Стреляли охранники прекрасно.