Нет, тут все-таки что-то другое. Те, что зимой наглотались этой дряни, выглядели совсем неживыми. У них и лица были неподвижные, и никаких эмоций на них не отражалось. И они без приказа и шага сделать не могли. Таран ведь и сам напоследок покомандовал всей этой братией во главе с Седым, когда выводил их из канализации на очистные сооружения. Алик же и эти громилы выглядели более-менее нормально, и внешне их действия выглядели осмысленными. К тому же Полина ведь не говорила жлобам напрямую: «Целуйте мне пятки!» Она им сказала: «Покажите, как вы преданы своей госпоже!» И они стали ей пятки целовать. Если б димой самой Полине, когда она в этом «кайфе» находилась, отдали такой нечеткий приказ, она бы его не выполнила. Да и второй приказ: «Лизать языками!» — для тех «закайфованных» был бы не очень понятен. Неясно, что лизать: все ступни, только пятки или пол, по которому все это ходит?
Между тем Полина, насладившись покорностью детин, по велела:
— Хватит! Недостойные свиньи! Ничтожные рабы! В должны быть наказаны!
Тут Таран впервые услышал голоса бугаев. Но какие!
Тот кто, казалось бы, должен был самоуверенно басить, залепетал наперебой, как провинившиеся детишки:
— Прости нас, о великодушнейшая! Помилуй нас, о повелительница! Взываем к твоему милосердию!
Конечно, Юрка понимал, что в России, как в самой читающей стране мира, даже отпетые бандиты вполне могли ознакомиться с «Тысячью и одной ночью» и припомнить все эти подходящие к случаю восточные витиеватости. Дядя Вова, например, Седой или тем более Магомад. Но насчет бугаев, которых попирала ножками Полина, он сильно сомневался. По разумению Тарана, последней книгой, которую эти конкретные ребята прочитали, была «Курочка Ряба». И то, что они не начали гундосить: «Сеструха, ты чо, в натуре? Не гони волну!» — было для Юрки еще одной неожиданностью.
— Милосердие мое велико, но не безгранично! — суровым тоном абсолютной властительницы произнесла Полина. — Лежать! И молите Всевышнего, чтоб он сделал мое сердце мягче!
С этими словами она встала со стула, надела на босые, облизанные жлобами ступни свои туфельки на острых каблучках, а затем неторопливо прошлась по спинам своих «рабов». Тарана аж передернуло, слегка, когда он представил себе, каково им это было вытерпеть. Уж о чем, о чем, а о том, что эти «шпильки» собой представляют, он знал. Именно таким каблучком с медной подковкой чертова Дашка проломила висок домушнику, которого они с Тараном приняли за журналиста Крылова. Этих, здешних, Полина не протоптала насквозь, но следы на спинах оставила.
Между тем Полина вынула из платяного шкафа крепкий кожаный ремень, предназначавшийся для Юркиных свежекупленных брюк, и, гадко ухмыляясь, приказала «рабам»:
— На колени, гадкие мальчишки!
«Рабы» поднялись на колени, повернулись лицом к Полине, и она, помахивая сложенным вдвое ремнем, подошла к ним и встала, широко расставив ноги. Бугаи покорно нагнули головы, уперлись руками в пол.
— Сейчас я вас буду жестоко сечь! — объявила «повелительница». — Кто хочет первым искупить свою вину передо мной?
Хотя Таран вовсе не считал, что несчастные жлобы в чем-то виноваты перед Полиной, он уже не удивился, когда оба «раба» наперебой забормотали:
— Я! Я! Накажи сперва меня, о величайшая! Великая услада терпеть боль от твоей руки!
Именно в этот момент Юрка понял: они говорят то, что хочет услышать Полина, и возможно, что она каким-то таинственным способом диктует им, что именно произносить.
— Ты! — Полина ткнула пальцем в макушку того из «рабов», кто стоял напротив ее левой ноги, после чего зажала ему ляжками шею.
— О-о, — раздувая ноздри и садистски сопя, оскалилазубы Полина, — как славно я тебя выпорю! С этими словами она размахнулась и изо всех сил хлестнула «раба» ремнем. Крепко, так, что красная полоса появилась. Однако «раб» принял этот явно болезненный удар со счастливой улыбкой — будто ничего слаще в жизни не испытывал. Глядя на него, Таран ни в жисть бы не поверил, что этот жлоб уродился мазохистом. Садистом он его еще сумел бы представить. Но эта сладострастная, искренне-восторженная улыбка Юрке не почудилась. Таран увидел ее в зеркале на открытой дверце платяного шкафа, ибо непосредственно в его сторону была обращена задница наказуемого.
— Вот тебе! Вот тебе! — распаляясь от сознания своей власти, Полина с подлинной яростью полосовала эту задницу ударами ремня, а второй мужик, ждавший своей очереди на экзекуцию, нежно гладил ее ноги и целовал пальцы на ногах. Потом они поменялись ролями: Полина начала сечь второго, а выпоротый — гладить и целовать ноги мучительницы.
Таран пожалел, что в свое время почти не расспрашивал Милку, которой доводилось играть роль садистки в порнотеатре Дяди Вовы и ублажать настоящих мазохистов. Может быть, она могла бы ему объяснить, отчего такие бзики происходят и как расценивать поведение Полины и ее партнеров: как игру или как натуральное извращение. Впрочем, Милка о своем проклятом прошлом вспоминать не любила и навряд ли стала бы разжевывать Юрке подробности.
Однако одно оказалось несомненным: у обоих жлобов после порки поднялись их «инструменты».
— Ты! — Полина ткнула пальцем в голову того, кого первым выпорола. — Лечь на спину!
Детина покорно улегся на пол. Полина вальяжно прошлась до столика, около которого мрачно сидел в объятиях своих мыслей Таран.
— Ну, а теперь самое сладкое, дорогой! — все тем же паточно-приторным голоском проворковала она. — Ты ведь хотел этого, верно? Сейчас ты увидишь, как меня ….! Сразу двое!
И она оторвала от «пулеметной ленты», принесенной Тиной, сразу два «патрона», а затем бросила их «рабам». Те ухватились за них, как собаки за косточку, и тут же накатили себе на шишки.
— Не пропусти ничего! Смотри внимательно! — оскалилась Полина, поставив ноги по обе стороны лежащего на спине мужика. Затем она присела на корточки и нарочно раздвинула коленки пошире, чтоб Таран мог все видеть. Лампа светила прямо туда…
— Я приговариваю себя к посажению на кол! — торжественно объявила Полина и, придерживая ручками то, на что садилась, с легким стоном плавно присела, неторопливо так, чтоб Юрка все разглядел, куда и как вошло. Вот жуткая баба!
— А ты — спереди! — велела Полина второму «рабу», укладываясь спиной на грудь первому. Тот улегся сверху, причем специально ноги раскорячил, обняв ими и Полину, и своего коллегу. Так что ничто не помешало Юрке увидеть, как у них втроем получается… Тьфу! Глаза бы не смотрели.
Но тем не менее Таран, которому, казалось бы, ничего не мешало отвернуть голову в сторону, начал пялить глаза на это безобразие. Сначала с презрением, отвращением и ненавистью, потом — с любопытством и интересом и, наконец, как ни удивительно, с завистью и вожделением. Эти настроения у него изменялись в течение одной минуты, не больше.
Полина, зажатая между партнерами, как сосиска в хот-доге, медленно и сладко стонала в ритме неторопливых колыханий этой кучи-малы. А Юрка, уже не отрываясь, прямо-таки как примагниченный, глядел на то, как жлобы толкут ее тело сразу двумя хреновинами. Нет, сейчас он испытывал совсем не те чувства, какие жгли его в прошлом году на помоечном складе, где Даша ублажала парней Калмыка. Там он в основном ненавидел: и Дашу, и бандюг, и себя за то, что не может умереть, пристегнутый наручниками к столбу. Сейчас он чувствовал какое-то противоестественное удовольствие оттого, что видит эту похабную сценку. Более того, он с удовольствием сейчас отстегнул бы наручники, но не для того, чтоб прекратить эту возню. Юрке было стыдно признаться даже самому себе, но ему жутко хотелось принять участие в этой сладкой возне. «Змей Горыныч» резко выпрямился.