Тут Гребешок был прав на все сто. Скажешь им, например: «Мочи!», а они возьмут и в стаканчик написают. Потому что не правильно поймут команду. Или сгоряча рявкнешь: «Бей!», а они тебе же и наставят фингалов, потому что надо объяснить, кого бить. А если забудешь определить, кто «свои», а кто «чужие» — будут валить всех подряд. Гребешок, возможно, имел какой-то негативный опыт в общении с биороботами. Таран видел, как Ваня Седой, наглотавшись такого порошка в смеси с водярой, встал на перебитые ноги и не только пошел, но и бегом побежал. Поэтому он знал, что Гребешок говорит чистую правду.

В общем, все оделись и потопали за команданте. Тот помаленьку подобрел, и рассуждать насчет расизма его больше не тянуло. Повел он всех куда-то в горку, по извилистой тропке мимо хижин. Негритята сперва побежали за ними, но потом быстро отстали и опять стали бултыхаться в озере. А во дворах народ, хоть и замечал присутствие чужих, но так, между делом: ну, ходят. себе и ходят какие-то белые в камуфляже, есть не просят, и ладно.

Наконец они поднялись к небольшой террасе на склоне горы, где стоял двухэтажный побеленный дом, похожий на ту самую школу в селе Маконду, откуда вчера вечером начинался боевой рейд. Только здесь никаких лозунгов никто по стенам не писал и на стены не писал. И крылечко было такое аккуратное из каменных плит. А на этом крылечке стоял, опираясь на клюшку, старый-престарый дед в камуфляжных штанах, безрукавке и в лыжной шапочке с помпоном, как у каптерщика вМаконду.Тоестьзнаком отличия участника национально-освободительного движения. А на шее у него висела рядом с крестиком какая-то медалька на ленточке.

— Это вождь племени Муронго камараду Октавиу Домин-гуш, — сказал Васку Луиш полушепотом, хотя они находились еще довольно далеко от этого деда. — Так что попрошу не ржать и вести себя прилично.

КАМАРАДА ВОЖДЬ И ВСЕ, ВСЕ, ВСЕ

Честно говоря, судя по голосу команданте, Юрке показалось, будто он, мужик явно не робкого десятка, небось отвоевавший лет пятнадцать чистого времени, за которым стоит доблестная 2-я армия генерала Жоау Алмейду и здесь, кроме них, шестерых безоружных, есть еще десять до зубов вооруженных людей с танком, безоткатными пушками и тяжелыми пулеметами, похоже, здорово роб.еет перед этим дедулькой.

Конечно, если б тут на каждом шагу прогуливались такие слопцы, как сам Васку Луиш, обвешанные ручными гранатами и звтоматическим оружием, то источник робости стал бы понятен. И кстати, стало бы понятно, почему сюда не приходят карваьевцы. Но, проходя по деревне, бойцы хоть и видели довольно много нестарых мужиков, занимавшихся всякими хозяйственными делами, ни один из них не имел при себе не то что автомата, а даже охотничьего ножа. Топоры да тяпки; мачете — и тех не приметили. Да и в лицах у них не было ничего воинственного. Во взглядах не было ни настороженности, ни скрытой угрозы. Поглядели, приняли к сведению и опять занялись своими работами.

* * *

И было очень не похоже на то, что где-то в джунглях бегают еще какие-то деревенские вооруженные силы. Ни у моста, ни на дороге не было никаких постов или подготовленных к обороне позиций. Даже насчет того, что эти позиции шибко хорошо замаскированы, что-то не верилось.

Когда Васку Луиш перед строем объявлял им правила поведения «на отдыхе», это, в общем и целом, выглядело довольно обычной профилактикой перед расквартированием в населенном пункте: поросят не воровать, морды не бить, баб не хватать и так далее. Но сейчас, когда подходили к крылечку, то Юрке стало ясно, что, похоже, команданте знает про этого деда и подчиненное ему племя нечто очень важное и необычное. И он очень сильно опасался, что если отряд поведет себя так, как обычно ведет себя банда или слабо дисциплинированное войсковое подразделение, то всем (и ему в том числе) действительно грозят очень серьезные неприятности.

Таран каким-то местом догадался, что дед Домингуш, по всей видимости, считается в здешних местах не просто великим вождем, но еще и главным колдуном, которого Васку Луиш, несмотря на свое марксистско-ленинское образование, полученное в Академии имени Фрунзе, майорский чин и генеральскую должность, уважает и боится точно так же, как все прочие соплеменники и даже иноплеменники.

Юрка также подумал, что, поди-ка, Луиш и прочие местные граждане уже не раз убеждались в суперспособностях этого дедули, потому что народ на слово редко верит. А раз так, то, скорее всего, камараду вождь небось был экстрасенсом типа Полины.

В принципе, если встать на точку зрения Налима, Гуся и иже с ними, то это могло быть и хорошо разыгранным спектаклем.

Задурить головы, заморочить мозги — «и делай с ним что хошь», как пелось в песенке кота Базилио и лисы Алисы в фильме про Буратино. Но, как подумалось Тарану, не было смысла разыгрывать этот спектакль перед теми, кто уже согласился испытать судьбу и поверить Ваське. Ежели бы команданте, даже в сговоре с Болтом, собрался всех кинуть или подставить, то не мог удовлетвориться тем, что в ловушку удалось заманить только шестерых. И уж если морочить кому-то голову, так это тем, кто остался у машин.

Никаких стражей, телохранителей, поддерживателей под ручки около товарища вождя не наблюдалось. Даже секретарши с блокнотом, чтоб записывать его ценные или особо ценные указания, не просматривалось. Не было никакой восторженной толпы, и из дворов близлежащих хижин никто не орал: «Дорогому и горячо любимому великому вождю, камарада Домингу-шу — слава, слава, слава!

Ура-а-а!!!»

Однако же Васку Луиш, остановив спутников в пяти шагах от крыльца, смиренно нагнул голову и, всем видом демонстрируя совершеннейшее почтение и преданность вождю суверенного племени, двинулся к нижней ступеньке каменного крылечка, где на верхней площадочке стогл великий вождь и учитель. А потом опустился на колени и поцеловал, как показалось Юрке, дедовскую клюшку. Вождь положил свободную от клюшки руку на голову коленопреклоненного команданте — должно быть, в знак благословения. После этого Васку Луиш поднялся с колен и обменялся с вождем несколькими фразами на здешнем языке, который, поди-ка, даже ни в одном справочнике не числится. Соответственно, никто из шестерых россиян ничего не понял. Между тем Луза вдруг обеспокоился и спросил довольно тихо:

— Это он насчет обеда договаривается?

— Ага, — шепотом ответил Гребешок. — «Вот этого, — говорит, — большого, можно будет подать на жаркое!» Меня, наверно, на щи оставят — больно жесткий.

Лопухина — на холодец. А пацанов на откорм посадят, к Рождеству.

Луза нахмурился. Жрать он любил, а вот насчет того, чтоб самому в пищу пойти, — ну его на фиг…

— Ладно болтать-то! — пробасил он. Васку Луиш вернулся к бойцам, а дедушка Домингуш остался на крылечке.

— Сейчас, — тихо объявил команданте, — медленным шагом, в колонну по одному, будем проходить в помещение. Вождю надо предварительно кланяться. Вот так (он согнулся в пояснице и сложил на груди руки крест-накрест). Вася, объясни роботам, пожалуйста!