Во время разговора Гернот, с любопытством смотревший по сторонам, обнаружил неподалеку молодую женщину с младенцем на руках, огромные голубые глаза которого явно свидетельствовали о его негуннском происхождении.
— Это он?
Кримгильда подошла к ребенку и с любовью взяла его на руки.
— Да, это он. Мой сын и ваш племянник. Сын Зигфрида.
Гунтер посмотрел на малыша с наигранной радостью, хотя ему и не хотелось видеть этого ребенка живым.
— Как его зовут?
— Он носит единственное имя, которое мог бы получить, — Зигфрид, — объявила Кримгильда.
Король Бургундии побледнел, положил руку на маленькое тельце, коснувшись пальцами руки сестры. Это был момент семейного покоя, на который он так надеялся. Внезапно он обратил внимание на кольцо, поблескивающее на пальце Кримгильды.
— Ты носишь золото нибелунгов? После всех несчастий, которые оно нам принесло?
Кримгильда взглянула на него с изумлением.
— Золото? Гунтер, это жадность привела к золоту, а не наоборот. Сейчас это кольцо — лишь воспоминание о прошедшем счастье.
Над ребенком склонилось третье лицо — лицо Хагена.
— Ребенок, как и кольцо, проклят. Проклят именем и кровью Зигфрида. Нам придется заняться им, как и золотом нибелунгов.
— Возможно, мне следовало бы отвезти кольцо обратно в Бургундию, — тихо сказал Гунтер.
Сестра отдернула руку.
— Я намеренно взяла его с собой и с тех пор не изменила своего мнения.
Гунтер хотел что-то возразить, но в этот момент его лицо исказилось от боли. Маленький Зигфрид схватил короля за палец и сжал своими крошечными ручками настолько сильно, что чуть не сломал его. Гунтеру с трудом удалось высвободиться из хватки ребенка, а тот, действуя из чистого любопытства, только улыбался.
Этцель хлопнул в ладоши.
— Пришло время оставить печальное прошлое в покое. В полночь, когда Кримгильда станет королевой моей страны и моего сердца, все невзгоды должны быть забыты. Мы отпразднуем начало новых, светлых и счастливых, времен.
Праздник проходил спокойно и неспешно. Гунны не испытывали большой любви к музыке, поэтому единственной мелодией вечера был равномерный гул голосов двух сотен мужчин и женщин, находившихся в шатре. Если вино и пиво лились рекой, то мясо и хлеб подавали только тогда, когда кто-то об этом просил. Шкуры на стенах удерживали тепло светильников, и вскоре мужчины остались в одних штанах и легких рубашках. Ботинки и куртки сложили в большую кучу, и, по мере роста всеобщего дружелюбия, туда же отправилось и оружие. Время от времени деревянную дверь приоткрывали и, сняв несколько шкур с внешней стены, проветривали помещение.
Несмотря на первоначальную неприязнь, Этцель с Гунтером хорошо поладили, так что Кримгильде и Хагену оставалось лишь бросать на королей мрачные взгляды. Властитель Бургундии обнаружил в степном воине единомышленника и незаметно для себя все чаще отмахивался от своего советника, когда тот пытался подойти к нему, чтобы напомнить об осторожности.
Когда Кримгильда пошла кормить ребенка грудью, Гернот сел рядом с ней на шкуры.
— Я рад, что ты окружена друзьями, сестренка. Должно быть, в Ксантене тебе было очень одиноко.
Она покачала головой.
— Там было столько дел, что на печальные мысли просто не оставалось времени. Но Ксантен — это наследные земли Зигфрида, а не мои. К тому же я не могла их использовать.
— Использовать?
Кримгильда улыбнулась сыну.
— Это неважно. Будь что будет.
Эти слова обеспокоили Гернота.
— К нам вернется мир, и мы вновь обретем любовь в семье. Мы все этого хотим, и Гунтер в том числе.
Малыш наелся, и Кримгильда погладила Гернота по щеке.
— Не волнуйся, братишка.
Он удержал ее руку, на которой тускло поблескивало кольцо нибелунгов.
— Эльза тоже говорила о проклятии золота, несправедливо изъятом из лесной сокровищницы.
От взгляда Кримгильды повеяло холодом.
— Не говори ни о ней, ни о золоте.
Гернот опустил глаза.
— Прости.
Она снова улыбнулась, чтобы развеять его печаль.
— Братишка, мне не за что тебя прощать. И все же я хочу попросить тебя об одолжении.
— Для тебя — все что угодно.
Она принялась укачивать ребенка.
— Я хочу, чтобы Зигфрид сегодня спал под знаком Бургундии. Ты не мог бы принести мне флаг нашей родины?
В этой просьбе не было ничего странного, хотя она и прозвучала в необычное время.
— Единственный бургундский флаг находится на корабле, — напомнил Гернот сестре.
Кримгильда взглянула на него, и в ее глазах было столько мольбы, что принц просто не мог ей отказать.
— Сегодня? Но ведь уже поздно, и вскоре провозгласят о твоей свадьбе с Этцелем. Мне не хотелось бы пропускать столь торжественный момент, — вяло протестовал Гернот.
Кримгильда легко поцеловала его в губы. Она уже давно этого не делала — с тех пор как они были детьми.
— Ты не пропустишь ничего важного, обещаю. Никто не выйдет отсюда, прежде чем ты вернешься.
Гернот неуверенно встал.
— Что ж, если таково твое желание, пусть оно будет моим подарком к свадьбе.
Когда он вышел из шатра, оглядываясь на свою сестру, Кримгильда прижала ребенка к себе и прошептала:
— Мы должны пощадить его благородную душу.
После целого дня и вечера плотских наслаждений бургунды сидели за столом гуннов пьяные и объевшиеся. В какой-то момент Гунтер позволил и своим личным охранникам угощаться, так что те сразу набросились не только на мясо и вино, но и на хихикающих гуннских женщин. Когда настала полночь, повсюду царило полное взаимопонимание и братание. И только Хаген, который не пил вина и не ел жирной пищи, в ярости ходил между пьяными бургундами.
— Мой король, нам не следует искать союза с гуннами в пьянстве! Наш ум должен быть острым, а решения — мудрыми!
Голос Гунтера сорвался на визг:
— Молчи, дурак! Молчи, кому говорят!
Этцель откинулся на одну из больших подушек, которые тут использовались для сидения.
— Дурак? Ты меня дураком назвал?
Судя по его расслабленному лицу, он не собирался воспринимать оскорбление всерьез.
Король Бургундии отмахнулся.
— Ну что ты, мой дорогой Этцель. Я о таком и подумать не мог. Просто знаешь… иногда…
— …совесть кричит так громко, что не хватает вина, чтобы заставить ее замолчать, — закончил за него гунн и расхохотался. — Это проклятие христиан. Нас, степных воинов, не мучает чувство вины.