Такие случаи со мной бывали, поэтому можно было предположить, что сейчас мне и мешок на голову наденут. Однако не надели. Должно быть, им было наплевать, увижу я что-то лишнее или нет. А такое наплевательство — я ведь, между прочим, уже свидетель по убийству — допустимо лишь в отношении покойников.
В машине меня долго не продержали — выдернули на свежий воздух и быстренько поволокли по проулку между бетонными заборами. Наверно, если бы кто-то это увидел со стороны, то здорово повеселился бы. Пять человек в бледно-голубых больничных халатах тащат шестого, одетого так же, но с залепленным ртом и в наручниках. Готовый заголовок: «Психи перешли на самообслуживание». Правда, я думаю, что если бы какой-то товарищ попытался слепить фото, то получил бы за него пулю в лобешник, а не Гран-при на «Интерпресс-фото». К тому же на самой выгодной точке для съемки — на заборах
— было слишком много колючей проволоки.
Конечно, я не думал о всяких фотохудожественных нюансах. У меня было одно, но очень дурацкое ощущение: влип не за понюх табаку. Кому и зачем я понадобился, наплевать. Ясно, что не Чудо-юду и не Марселе. Конечно, это мог быть и Сарториус, но то, что дело происходило вблизи «джикеевского» предприятия, все-таки заставляло думать, что здесь не обошлось без «официального дистрибьютера». Заводик, где ребята, пришедшие на смену Грэгу Чалмерсу и Дэрку (не помню его имени-отчества), разбавляли кока-коловский концентрат местной водичкой и разливали в фирменные бутылки, был подходящим местом для того, чтоб свести счеты с мерзопакостным Димкой Бариновым. Вообще, кое-какую вину перед компанией, торгующей прохладительными напитками, я ощущал. Испохабил своей незапланированной самодеятельностью «Атлантическую премьеру» — при помощи «подводной медведицы» Мэри Грин утопил подлодку с мистером Хорсфилдом и золотишком на борту, — хотя я только спасал шкуру и выполнял все мудрые указания компаньеры Киски, сеньоры Соледад и других великих людей. Напакостил в Москве, опять же из соображений собственной безопасности, когда — ей-Богу, не помню, как! — угробил Белогорского с Салливэном и доставил Чудо-юду Танечку. Ну и, конечно, насвинячил два года назад, когда застрелил Дэрка. В приличном обществе такое не прощается. Правда, какие репрессивные меры может применить ко мне «G & К», я мог только догадываться. Родной УК был как-то проще. Там выше вышки ничего не предусматривалось: пуля в башку — и никаких проблем. Конечно, с нынешними гуманными правилами можно и упрятать на пожизненное, а это похуже. Гнить лет тридцать, а при особо благом расположении судьбы сорок, мне лично было западло.
Что же касается «джикеев», то они, как истинно западные люди, были свободны в выборе. Кроме того, в их распоряжении было много современной техники, с помощью которой тривиальное убийство можно было превратить в поэму садизма. Увы, я не был мазохистом и был всей душой против того, чтобы изведать в натуре столь утонченное наслаждение. Но сделать я ничего не мог. И рыпаться не пытался, силенки у меня в наличии не было. Вряд ли, даже вырвавшись, я смог бы пробежать в хорошем темпе хотя бы стометровку. Да и вырваться мне, конечно, не удалось бы. Стал бы упираться — морду бы набили,
а на это мне лично было жалко тратить драгоценное время. Пусть уж тащат куда-нибудь побыстрее.
Проулок закончился бетонной загородкой и узкой, довольно крутой лестницей. А впереди, скорее внизу, мерно рокотали, накатываясь на берег, небольшие волны. У крохотного слабо освещенного пирса, метров на пятьдесят выступавшего в тесную бухту, покачивался на волнах остроносый скоростной катер. Когда меня потянули вниз по лестнице, я как-то сразу догадался, что мне предстоит небольшая морская прогулка. Возможно, на Акулью отмель, которую мне обещала, но так и не успела показать милашка Соледад? Все последующие тринадцать лет жизни я не имел случая пожалеть о том, что не познакомился с этой достопримечательностью здешней природы.
Как я и ожидал, меня стащили с лестницы и поволокли к катеру. Пока это происходило, мои мозги успели определить, хоть и в общих чертах, как похитители провернули свою пакостную задумку.
Не иначе, как сестра Сусана работала на них. Если она не сама организовала пожар на пятом этаже, то это смогли сделать при ее помощи. От нее потребовалось спереть несколько больничных халатов, например, в прачечной, а затем передать их где-нибудь в тенистом университетском парке членам этой самой «группы захвата». Ведь днем небось к больным приезжала родня, и те, кто мог, прогуливались с родственниками по парку. Протащить все, что необходимо для поджога, ребята могли в сумках с «домашними
гостинцами». Вряд ли охрана или медперсонал сразу смогли бы выделить этих детинушек среди многих десятков больных. Точно так же врачу одного из отделений можно было соврать, будто они из другого, а врачу из другого, что из третьего. В лучшем случае им сказали бы: «Идите в свои палаты!» — и все. А когда наконец заполыхало и началась эвакуация, они влезли в первую попавшуюся машину и «убедили» врача-водителя подъехать ко мне, конечно, по наводке все той же паскуды Сусаны. Ну, дальше им оставалось только миновать регистратора и спокойно ехать куда следует. Врач-водитель стал ненужным — и его шлепнули.
Два парня, подобрав полы халатов, ловко перепрыгнули на корму катера, а остальные трое ловко передали им меня. После этого я получил несколько ускоряющих передвижение тычков в спину и очутился под палубой катера. Последним тычком меня впихнули в шкаф площадью примерно в половину квадратного метра, а шириной и высотой в метр. Сидеть в нем было не очень удобно, а стоять вообще невозможно. Железную дверцу заперли снаружи, как раз в то время, когда корпус катера дрогнул и завибрировал — включили мотор. Команд «Отдать носовой!» и «Отдать кормовой!» я, конечно, не услышал, но то, как двигатель перевели с малых оборотов на полный ход, ощутил.
Само собой, никто мне не стал объяснять, куда меня везут и зачем. Дверца была прочная, наручники надежные. В дверце было просверлено десятка два отверстий, так что шкаф, очевидно, не предназначался для удушения. Из всего этого следовало, что рыпаться нет смысла, а надо покориться судьбе и ждать.
Катер, видимо, вышел из бухты и несся вперед, подпрыгивая на волнах. Странно, но то ли от излишнего волнения, то ли от усталости меня сморило. И я опять, в шестой раз, переместился на двадцать восемь лет назад, в прошлое Майка Атвуда и Тины Уильяме. Точно в тот момент, на котором оборвался предыдущий сон. «Форд-эскорт» 1967 года остановился в асфальтированном туннеле, перед мощной бетонной стеной с тяжелыми стальными воротами…
…У закрытых ворот не было ни охранников, ни полицейских, и неясно было, кто их нам откроет. Вероятно, они опускались сверху по специальным пазам. Или, может быть, поднимались снизу. Во всяком случае, сейчас они были закрыты. Из труб, вделанных в нижнюю часть стены, тугими струями лилась вода и с журчанием уносилась по бетонным кюветам в ту сторону, откуда мы приехали.
— Неужели здесь нет никакой кнопки? — сама у себя спросила мисс Уильямс.