— Итак, — начал он, — ты решил столоваться здесь, пока ждешь бумаги? Вот только я — не Франсуаза! Раз она хочет, чтобы ты остался, занимай мою комнату! Я сматываюсь отсюда!
— Давай, — откликнулся Александр. — Проваливай!
Франсуаза не успела сказать ни слова, как Николя вихрем пронесся по комнате и вылетел прочь. Стук захлопнувшейся двери заставил ее вздрогнуть. Она подняла глаза на Александра, как будто ждала от него объяснений. Он распрямил плечи, упер руки в бока и промолвил:
— И что ты на все это скажешь, а? Ты, помешанная на родительском авторитете и сыновней привязанности? Ты отдаешь себе отчет в том, насколько я был прав, предостерегая тебя против поклонения великим семейным ценностям? Если у меня и были хоть малейшие угрызения совести из-за того, что я его бросаю, то теперь все кончено!
Франсуаза кинулась в кухню, закрыла за собой дверь и упала на стул, заливаясь слезами. Она боялась, что Александр придет следом, но он оставил ее в покое. Ему наверняка надоела суматоха вокруг такого обычного — по его мнению! — события, как возвращение домой. Франсуаза долго сидела, глядя на развешанные на стене «по ранжиру» кастрюли. На столе после завтрака остались хлебные крошки. «У меня почти ничего нет к ужину. А он, вероятно, голоден. Пойти купить еще ветчины…» Но внезапно она решила: «Не будет никакого ужина!»
Она встала, взяла висевшее в прихожей пальто и вышла. Ее окутал нежный сумрак вечера. Франсуаза надеялась найти Николя у Клебера Бодри. Она до ночи бродила по улицам, зашла в кафе, выпила фруктовый сок, погуляла еще немного: шум и движение на улицах не давали ей размышлять над своей горькой участью. Около половины девятого она толкнула дверь Школы драматического искусства.
Здесь репетировали Куртелина [25] . Девушка и парень пытались быть забавными, споря громкими голосами в свете рампы. Николя сидел по-турецки прямо на полу на уровне первого ряда. Он обернулся на шум открывающейся двери, встал и пошел к Франсуазе, перешагивая через других студийцев, которые отклонялись в разные стороны, давая ему пройти.
— Что случилось? — шепотом спросил он, подходя.
— Не знаю… Не хотела оставаться одна с Александром…
— Ну надо же!.. Я тебя совсем не понимаю… Пошли!
Он взял ее за руку и повел к двери.
— Ты можешь уйти? — спросила Франсуаза.
— Да-да, конечно…
— Эй, вы там, тише! — крикнул кто-то.
— Да ладно вам! — огрызнулся Николя.
Занятия в этот вечер вел не Клебер Бодри, а дежурный репетитор: дисциплина явно хромала.
Франсуаза и Николя зашли в бистро напротив, заказали по кофе. Лица под лампами дневного света казались голубоватыми. Из музыкального автомата неслась зажигательная мелодия.
— Почему ты сбежал? — спросила Франсуаза. — Это же просто идиотизм!
— Вовсе нет! Я не вернусь домой, пока он там!
— Где ты будешь жить?
— Да не знаю… Может, у Алисии, может, где-нибудь еще…
— А если я попрошу тебя вернуться — в качестве личного одолжения?
— Это будет медвежья услуга. Если я вернусь — молчать не стану, просто не смогу. Выскажу ему в лицо все, что думаю. Поверь, это будет тот еще скандал!
— Тебе не в чем его упрекнуть!
— Нет есть! Он причиняет тебе боль!
— Он мне ничего плохого не делает. Ты вообразил себе невесть что…
— Брось! Посмотри на себя: краше в гроб кладут! Чем подлее он себя ведет, тем сильнее ты перед ним стелешься. Вместо того чтобы послать к черту и потребовать развода, играешь в брошенную жену и в благородство. Кретинизм! Ты такая умная, как ты можешь?.. И это будет продолжаться целых три недели, а может, и больше! Три недели в роли служанки! Возможно, ты даже подкинешь ему деньжат на сигареты!.. Я еще понимаю, если бы он попросил взаймы на авиабилет! Кстати, ты хочешь, чтобы он уехал, или нет?
— Конечно, хочу…
— Ты сама не веришь в то, что говоришь!
Она подняла голову и взглянула ему прямо в глаза:
— Верю, Николя! Тебе нужны доказательства? Пожалуйста! Раз ты не хочешь возвращаться домой, я тоже туда не вернусь!
Николя взорвался:
— Это уж слишком! Он будет жить у нас, в пятикомнатной квартире, а мы в это время поселимся неизвестно где?
— Так чего же ты хочешь от меня? — простонала Франсуаза.
Ее глаза наполнились слезами, силы были на исходе. Николя понял, что перегнул палку, и сказал очень мягко:
— Ничего, ничего! Я пошутил! У всех в жизни бывают трудные моменты!
Он допил свой кофе, взял со стола пакетик чипсов, открыл небрежным жестом, протянул Франсуазе. Она захрустела сухим соленым кружочком. Николя горстями закидывал в рот картошку. Минуту спустя пакетик опустел, и он тут же принялся за второй.
— У меня идея! — воскликнул он. — Почему бы нам не отправиться к твоему отцу? Ты ему все объяснишь. И мы оба на время поселимся у него, пока…
— Нет! — прервала его Франсуаза. — Нет! Только не у отца!.. Тетя Маду там!.. Не хочу, чтобы она знала…
— Тогда — к Алисии!
— Думаешь, это возможно?
— Конечно! Да я сейчас спрошу у нее, она еще в студии! Подождешь пять минут?
Он набил рот чипсами, скомкал пустой пакет, кинул его на стол и убежал. Музыкальный автомат замолчал. В установившейся тишине Франсуаза услышала шуршание — это разворачивался сам собой прозрачный целлофан из-под чипсов.
Николя вернулся с Алисией. Она была согласна.
— Вот только у меня одна кровать! — объяснила она Франсуазе. — Это тебя не пугает?
— Да нет! — ответила Франсуаза.
Она улыбалась, хотя подобная перспектива не слишком ее вдохновляла. Продолжая разговор, Алисия теребила длинную прядь волос, свисавшую на щеку:
— Через неделю моя соседка Мари-Клод уезжает в отпуск. Сможешь устроиться в ее комнате, там тебе будет удобнее…
Они доехали на метро до станции «Одеон». Алисия жила на рю де л’Ансьен-Комеди, на седьмом этаже большого, старого, почерневшего от времени дома. На первом этаже обосновался торговец жареной картошкой и сосисками. Николя, по-царски щедрый, купил каждой из своих спутниц по два мягких теплых страсбургских пирога, упакованных в бумагу. Франсуазе показалось, что она никогда не ела ничего вкуснее. Мясной сок тек по пальцам. Они выпили в бистро по кружке пива, залив жажду и перец. Франсуаза нервничала, но не была растеряна — присутствие Николя успокаивало ее.
Алисия жила в мансарде с низким потолком. Комната была заклеена фотографиями артистов, повсюду валялись конверты от пластинок, обрывки афиш. На три лампы в качестве абажуров были наброшены кукольные платьица — розовое, красное и оранжевое. Свет тонул в пышных юбочках. Низкий диван, задрапированный пунцовым покрывалом с белыми помпонами, был таким широким, что вокруг практически не оставалось места. Наполовину сложенная бамбуковая ширма прикрывала умывальник, переносное биде и кухонный столик с плиткой.