Ангел слез со стремянки. И парни все вместе подошли к девушке.
— Простите, это Ваши холсты у Валентина в кабинете? — без тени неловкости спросил тот, кто слез со стремянки.
Приятель его похотливо осклабился.
Коша кивнула. Она старалась не обращать внимания на второго.
— Мне очень понравилось, — мягко произнес голубоглазый «ангел».
У него была интонация и произношение питерского интеллигента в сто тридцать третьем поколении и очень приятный бархатный голос.
— Поверьте, — продолжал он. — Я редко говорю такие вещи, но у Вас, действительно, очень хорошие работы. У Вас большой талант, и мне приятно с Вами познакомиться, потому что Вы еще и красивая девушка.
Веснушчатый приятель «ангела» улыбался.
Коша глупо засмеялась и вздохнула:
— Если бы еще этот Валентин так думал…
— А что он сказал? — вдруг озабоченно спросил второй.
— Сказал, что ничего не понимает и послал к… этому… ну второму. Прыщавый такой.
— Да. Очень неприятная личность. Вы курите? — светлая улыбка легко тронула губы «ангела» и вспыхнула искрами в голубых глазах.
— Да… — Коша растерялась от обилия внимания и застеснялась своих неказистых шмоток.
— Давайте выйдем на свежий воздух. Вы не против? Мне очень интересно с Вами поговорить. Рыжин, ты идешь с нами? — обернулся «ангел» к приятелю.
Веснушчатый, но совсем не рыжий Рыжин покачал головой:
— Нет. Я пойду хабазины вещать. А ты иди. Мы без тебя справимся. Сейчас сюда придет куча народу.
— Я скоро… — пообещал «ангел» и, притронувшись к Кошиному локтю, подтолкнул ее к выходу.
Коша начала таять, словно шоколадка в горячей руке, в глубине души догадываясь о настоящей стоимости вышесказанного, но так уж устроены провинциалки — ерепенятся и огрызаются, а стоит провести пару раз по шерстке — и она Ваша.
Смущение Коши достигло пограничных пределов. Она что-то лепетала, но слова путались, мысли перескакивали с одного на другое. Коша попробовала сказать так же гладко и непринужденно, как новый знакомый, но отсутствие привычки выражаться подобным образом неизбежно подвело.
— Мне тоже… А… а-а. — протянула она спасительный звук. — И мне очень понравились Ваши работы… Правда… Я сразу заметила и потому остановилась. Это ведь Ваши улочки?
— Да! — кивнул он с достоинством. — Я обожаю старый Петербург. Он кажется мне одушевленным и сочувствующим.
Коше стало стыдно, что она не может так красиво выражаться.
На выходе она споткнулась о дверной косяк и еще больше застеснялась. Синеглазый «ангел» мягко поддержал за локоть. Она была благодарна, что тот не замечает ее неловкости.
Выйдя на проспект, молодые люди разговорились о том, о сем, и Коша постепенно перестала смущаться. Забыла, что хочет есть. Сразу все стало легко, будто внутри раскрылись какие-то крылья. Что бы они не говорили, им нравилось просто говорить и слышать. Смеялись, стараясь нечаянно коснуться друг друга.
— Ах, да! — спохватился «ангел». — Меня зовут Ринат.
Как-то так само решилось, что не стали возвращаться в галерею, а пошли по улице, продолжая разговаривать.
Ринат рассказал Коше кое-то, чего она не знала, о том, как продавать живопись.
Она слушала, боясь пропустить хоть слово. Сказал, что попробует поговорить с Валентином, что возможно прямо в этой выставке следует выставить ее холсты, что, по крайней мере, он так хотел бы. Он говорил важно, уравновешенно, убедительно, и ему хотелось верить. Короче, он был настоящим Принцем. Из тех, кого рисуют на полях учебников и на промокашках. Коша подумала, что питерским девчонкам ужасно повезло — они учились в одном классе с такими красивыми парнями. Можно было не придумывать Принцев, а сидеть и рисовать их с натуры. Что еще надо школьнице для счастья?
Но тем более счастливой Коша чувствовала себя теперь.
Так они бродили, потеряв счет времени, не заметив, как перевалило глубоко за полдень.
* * *
У Адмиралтейства наткнулись на веселую компанию. Народ сидел верхом на лавочке, время от времени прикладываясь к горлышкам бутылок. Пили пиво. Шутили, смеялись.
И Коше тоже захотелось с кем-нибудь вместе так шутить и смеяться.
— Эй! — раздался пронзительный женский голос.
Коша присмотрелась — знакомый Мусин силуэт, подпрыгивая, размахивал руками.
— Это Муся! — в порыве чувств воскликнула Коша и сжала локоть Рината. — Пойдем подойдем? Мы с ней живем вместе! Иногда. Когда она не у тети. Я тебя познакомлю. Она такая классная! А там, наверное, еще Котов и Зыскин.
— Пойдем, — синеглазый «ангел» прищурился, разглядывая тех, кто был на лавочке. — Я знаком с Котовым и с Зыскиным. Ты тоже их знаешь?
— Ну да!
— Надо же! Как удивительно!
Они подошли.
— О! — воскликнуло сразу несколько человек.
Среди каких-то совсем незнакомых людей, которые знали Рината, были и Кошины приятели — Муся, Зыскин, Котов и некто Лох.
Рыжин усмехнулся:
— Ну вот! Я и не сомневался, что это ты! Зыскин говорит: «Нет, это не его плана девушка!» А я сразу понял, что это ты! Мы все повесили. Сегодня приезжал Арнольд. Похоже, Валек уже договорился насчет кое-каких работ.
Рыжин покосился на Кошу.
— А-а-а… — понимающе ответил Ринат.
Но она ничего тогда не поняла. Потому что была голодна, ослеплена и восторженна, как монахиня, увидевшая живого Иисуса.
Поехали в сауну, потом на какую-то дискотеку, потом на другую и где-то под утро поредевшей компанией — в мастерскую к Ринату.
Он показывал свои работы. Холсты, графику, слайды.
В раскрытое окно улетал сиплый голос флейты, записанный Ринатом в одной из поездок на одной из улочек маленького испанского городка. Он твердил, не переставая, что в восторге от Кошиной живописи, что обязательно решит все вопросы с Валентином и со своими товарищами, и они примут ее в свою группу «Второе пришествие».
Выпивали. В основном водку. В качестве закуски посреди стола возвышалась огромная гора чипсов, которую высыпали на поднос из нескольких пакетов. И было просто непереносимо прекрасно. Все были такие добрые, хорошие, любящие и понимающие. Не люди — святые! И так не хотелось, чтобы эта ночь закончилась. И Коша так понимала печаль, заставившую Борю Гребенщикова написать: «Я стрелки сжал часов, чтоб не кончалась эта ночь. И кровь бежит с руки». Она бы сжала стрелки. Только бы не кончалась эта ночь! Но где такие стрелки, которые могут остановить мгновение счастья и сделать его вечным? Вечным и ненаскучивающим?
Умничали, несли чушь, смеялись.