— Зачем?
— Люди стремятся к этому. Власть. Все хотят власти.
— Точно? Ты уверен, что это все химия? А пустота? Все предметы исчезают, вообще все. Я, типа, думаю, может пространство вообще не существует без предметов и без времени. То есть оно и есть время и предметы. А так ничего вообще нет. Ну, типа все предметы надо нарисовать, чтобы они были, как в телевизоре, по строчке… ну, это грубо… Но тогда прикинь как клево! Можно сосредоточиться на одном моменте времени — на самом коротком, короче которого нет, то и никаких нет предметов, и нет никакого пространства — и можно появиться потом где угодно, потому что там все в одном месте находится в одной точке. Короче, все — нигде и никогда на самом деле. Как в компуке — пикселами нарисовано. И если добраться до одного пиксела, то можно вынырнуть, где угодно, на любой строке.
Зыскин постучал ложечкой по стакану.
— Вообще это бред, в который я не верю, но в одном институте так уходили.
— Что, в реале?
— Да… Там сажали зеков в сурдокамеры и ждали, что будет. Некоторые сходили с ума. Некоторых там уже не находили. Тогда им радиомаяки стали вешать. Совсем забавно получилось. Маяк засекается, а человека там нет.
Коша глубоко задумалась и воскликнула:
— Блин! Круто! Хочу!
Зыскин поморщился.
— Брось ты! Не надо это все для нормальной человеческой жизни. Католики совершенно справедливо выжигали на кострах тех, кто мог и туда и сюда. Это просто лишний геморрой.
Коша цинично посмотрела на Зыскина:
— Да! Я знаю, почему выжгли… Чтоб было легче пипл эксплуатировать. Как его эксплуатировать, если он то там, то здесь?
— Отчасти так…
— Да точно так! Никто никогда не заботится ни о каком благе, все только измеряют, у кого член длиннее. Потому водку и сигареты не запрещают, что от них ничего такого не грозит, хотя от них не меньше народу дохнет.
Зыскин отставил чашку, вытер тщательно пальчики и закинул на плечо свою обычную сумку.
— Не думай ты об этом. Не к добру. Это для жизни ненужная информация, пойдем… Живи тихо. Кочумай. Выйди замуж, заведи детей…
— Детей? Чтобы они тоже кочумали? Никогда!
— Не нужная это информация, я тебе говорю! — рассердился Зыскин. — Пойдем, на нас смотрят.
— Почему? Почему не нужная? А что нужная?
— Пойдем, говорю… — Зыскин открыл дверь. — А насчет зэков я пошутил. Это разводка, чтобы исследования профинансировать. Как превращение свинца в золото. Это была просто туфта, чтобы взять денег на науку.
Коша с изумлением посмотрела на Зыскина.
— И что? Ты хочешь сказать, что с тех пор ничего не изменилось?
— Нет. Тому пример психотропное оружие и торсионные поля…
И Коша покорно шагнула в волну сквозняка. Разговор с Зыскиным просто вытолкнул ее из реальности окончательно. Она вдруг поняла, что люди живут пользуясь не правдой, а ложью. И только она, глупая овца, ничего в этой жизни не понимает. И потому-то ей никто и не хочет платить. Она же — призрак, а кто же будет давать деньги призракам?
Они дошли пешком до малой Голландии и бесцельно бродили вдоль каналов, предавшись внезапной дружбе, заглядывали в медленную воду.
— Зыскин, — сказала Коша и торжественно остановилась. — Хочешь я тебе балладу прочитаю? Только не прикалывайся, ладно?
— Хочу! — покорно сказал Зыскин.
С ним редко просто дружили. Обычно от него чего-то хотели. Зыскин, прости Кошу — она тоже нагло пользовалась тобой.
Коша вздохнула и, прерываясь, чтобы вспомнить написанное начала:
— Слушай:
Полнолуния тонкие пальцы
серебром вышивают на пяльцах
путь бездомный бродяжек усталый
отражается в ряби канала.
Мимо странных названий,
Сердце к памяти будет ласкаться —
…м-м-м… ля-ля-ля-ля-ля-ля…
Тусклый гипс изваяний
не устанет во сне улыбаться.
Праздник кончился, плачет
Венеция об утраченном дне.
Камни стекла сверканье монеток
словно снятся сквозь зыбкие грани…
Сладким голосом флейты
нас течением тянет.
м-м-м… ля-ля-ля…
… на бумагу безумные знаки,
точно шею на плаху кладет.
И преступник он сам и судья,
в танце медленном кружит ладья.
Полночь.
Время топор опустило…*
Дальше не помню. Ну как?
— Сама написала? — спросил Зыскин и, опустившись на корточки, нежно шевельнул рукой в протекающей воде. — Красиво — «тусклый гипс изваяний».
— Ага… Что-то находит на меня временами, — вздохнула Коша, наблюдая как вода побежала вихрем муара.
Зыскин поднял от канала внимательные глаза и задумчиво произнес:
— Почему-то талантливые люди не так успешны в жизни, как обычные… Слушай. А что за история, в которую вы влипли с Мусей?
— Какая история? А! Да мы уже вылипли. — Коша опустилась на корточки рядом. — Фигня. Короче мы нашли дипломат с наркотиками, а за нами потом два глухонемых на мерседесах гонялись. И стреляли. Прикинь! Как в кино!
— Что?! — удивился Зыскин и по-кошачьи встряхнул рукой. — Прямо на дороге нашли?
— Ну да! Пошли поссать в разрушенный дом. А потом выходим и он стоит… Чемодан. Мы его схватили и бежать. Мосты уже начали разводить. Мы все уронили в Неву. Утром менты на катере вылавливали пакеты.
— Так это вы натворили? — Зыскин недоверчиво оглядел Кошу.
— Мы… А что особенного? Случайно все вышло. Мы не хотели. Мы думали — там бабки. Если б знали, что наркотики, даже подходить бы не стали.
— А вас менты не ищут? — обеспокоился Зыскин.
— Да… — махнула Коша и поднялась. — Нужны мы им. Один мерс прямо в реку свалился с бандюком вместе. Я б на месте ментов все на него повесила.
— А… — Зыскин кивнул. — Логично.
Они поднялись по гранитным ступенькам наверх и побрели вдоль трамвайных путей.
— А Муся шхерится. Наверно боится. А мне бояться нечего. Все равно, все бабки опять кончились.
— А ты опять Валентину работы продай, — без тени иронии предложил Зыскин. — Он тебя очень хвалил.
— Нет уж. Спасибо, — Кошу передернуло. — Не произноси это имя в суе.
— А что? Кстати, почему ты ему страшную смерть обешала? Чего вы не поделили?
— Да так? — Процедила Коша сквозь зубы и плюнула в канал. — Ладно Зыскин. Пойду, правда, порисую. Что ли… Пока.