Сидевший напротив Хинако Ютака Ямадзаки робко пригласил ее на танец. Она мягко отказалась, и он со страдальческим выражением на лице снова стал прихлебывать пиво. Хинако охватило странное чувство. Солидные дяди и тети плавно кружились в такт музыке с наивным выражением на лицах. В их танце не было ни малейшего оттенка сексуальности или влечения. Глядя на них, невозможно было удержаться от добродушной улыбки — словно при взгляде на детей, танцующих, взявшись за руки, на школьном утреннике.
Ютака ворчливо пробормотал:
— Каждый год одно и то же. В конце медленные танцы. Кимихико каждый раз танцует с Юкари. Она ему еще в школе нравилась.
— А тебе разве нет? — спросила Хинако, выдыхая струю дыма.
Ютака покраснел до корней волос, а девушка, глядя на него, не смогла сдержать смеха.
Из динамиков полились заключительные аккорды. Бывшие мальчики и девочки, нынешние папы и мамы, медленно двигались в такт романтичной песне. Их силуэты тонули в полумраке. Казалось, они танцуют в обнимку с собственным детством, в которое нет возврата.
Приглушенный электрический свет тускло отражался в линолеуме длинного прямого коридора. За стеклянными перегородками, укутанные в белые простыни, лежали больные. Медсестра Томоко Ясуда вошла в одну из палат корпуса мозговой хирургии.
В полумраке комнаты пациенты вытянулись на своих кроватях, словно куколки, готовящиеся стать бабочками. Едва слышное дыхание, легкий шорох одеял. Томоко поочередно оглядела каждого — все ли в порядке?
Вот этот старик в коме поступил всего неделю назад. Полез ремонтировать крышу и сорвался. Пожилая женщина с инсультом — поскользнулась в ванной. А вон того молодого мужчину привезли прямо с работы. Внезапно почувствовал себя плохо — оказалось, опухоль мозга. Мужчины и женщины вокруг Томоко спали долгим сном, не ведая, когда очнутся.
Томоко, тихонько улыбаясь, заботливо укрывала своих подопечных, поправляла подушки. Пациенты этого отделения казались ей детьми. Малыми детьми, без посторонней помощи обреченными на гибель.
Впервые эта мысль посетила Томоко семнадцать лет назад, когда, оставив собственных малюток на попечение свекрови, она устроилась на работу в эту клинику.
Был у нее и особый пациент. Крепкий торс, крупный нос, мужественный подбородок. От его еще довольно молодого тела, казалось, исходили небывалая сила и энергия. И все же он был совершеннейшим младенцем. Когда Томоко мыла его или вытирала пролившуюся изо рта еду, ей казалось, что она ухаживает за собственным ребенком. Она представляла, будто старшие дети выросли и уехали из дому и только он, ее любимый малыш, навеки остался с ней.
Томоко замерла у его кровати. Ясутака Хиура. Пациент из деревни Якумура, что неподалеку от их городка Китано.
Ее ненадолго переводили в другое отделение, но теперь она снова вернулась сюда. Ясутака, ее так и не повзрослевший ребенок, как всегда, одиноко ждал ее. Он и правда был одинок на своем крошечном островке-кровати, затерянном в огромном больничном мире. Жена почти не навещала его, несколько лет назад вдруг перестал появляться и сын. Да и остальные родственнички — из тех, кто приходит только на Бон и в конце года. Каждый день о Ясутаке любовно заботится Томоко, а вовсе не его семья. Томоко его бреет, осторожно переворачивает, чтобы не было пролежней. Это на ее глазах прошли долгие семнадцать лет, за которые его виски заблестели сединой, — но от этого он нисколько не утратил своей мужественности.
Медсестра в который раз задумалась о несправедливости судьбы, забросившей этого замечательного мужчину в пучину забытья. Ну почему кома не постигла, к примеру, ее мужа, скачущего с одной работы на другую, а заработанные деньги спускающего на выпивку и девок?
Томоко ласково погладила любимца по щеке. Он спал, приоткрыв рот. Немолодой мужчина во сне, с расслабленными лицевыми мышцами — зрелище малоприятное. Только не для Томоко. Заботливо вглядываясь в его лицо, она пыталась разгадать, в каких краях витает сейчас его душа.
Его губы дернулись, — казалось, Ясутака пытается что-то сказать. Томоко мгновенно склонилась к нему. Показалось. Он просто причмокнул во сне. Томоко испытала одновременно разочарование и радость. Ей не хотелось даже думать о том дне, когда Ясутака очнется и покинет стены клиники. Нет, он ее вечный ребенок, ее малыш, который никогда не вырастет и не бросит мамочку.
С ласковой улыбкой взглянув на него еще раз, Томоко тихо вышла из палаты.
Хинако вытянулась на постели. Она была где-то между сном и явью, граница между ее телом и тьмой почти растаяла, все телесные ощущения отступили, сознание утекало в тягучий мрак.
В детстве она очень боялась темноты. Ей всегда казалось, что еще миг — и она растает, испарится в ночи. Этот страх стал особенно навязчивым после смерти деда. Лежа без сна, она беспрестанно воображала себе высохшее тело деда, медленно тлеющее в сырой земле. Тело гниет в земле, но ведь душа нетленна. Постепенно выползая из могилы, она смешивается с ночной тьмой. И душа Саёри, наверное, тоже…
Хинако слышала собственное прерывистое дыхание в вязком душном воздухе. Даже душ не смыл запах перегара, пропитавший все тело после встречи с одноклассниками.
Не спалось. Ей снова вспомнилась Саёри. Наверное, это из-за встречи выпускников. Нет, скорее из-за разговора с Тэруко.
«Саёри вернулась в своем прежнем обличье…» Хинако вспомнила, сколько непоколебимой уверенности было в голосе Тэруко.
— Саёри? Ты здесь? — пробормотала Хинако, вглядываясь в темноту.
С улицы раздался неясный звук. Нервы натянулись как струны. Сжавшись в комок, Хинако напрягала слух, но больше ничего не услышала.
Показалось. Надо спать. Спать. Повторяя это, как заклинание, она решительно закрыла глаза.
Однако сон все не шел. В конце концов Хинако встала с постели, на ощупь пробралась в кухню, налила и залпом осушила стакан воды. Двинувшись дальше по коридору, она добралась до гостиной и с глубоким вздохом обвела комнату взглядом. Бумажные вставки в перегородках тускло мерцали в лунном свете. Немного поколебавшись, Хинако решительно приоткрыла дверь на веранду. Прямо над ней в небе застыл полумесяц. Вся деревня тонула в голубоватом лунном сиянии. Вдалеке пронзительно квакали лягушки.
Эта мирная картина немного успокоила девушку. Кажется, на этот раз удастся заснуть. Уже закрывая дверь, Хинако снова различила донесшийся из сада едва слышный звук. Казалось, кто-то тихонько ступает по траве.
— Кто здесь? — Голос Хинако дрогнул и от этого прозвучал по-детски испуганно.
Тишина.
Ш-ш, ш-ш — кто-то тенью крался через сад. Хинако в панике ухватилась за дверной косяк. Воры! Надо срочно звать на помощь соседей.
Мысли стрелой проносились в голове, а взгляд продолжал метаться по саду, скользя по густо разросшимся камелиям и нандинам. Однако, сколько она ни напрягала зрение, ей так и не удалось ничего разглядеть в лунном свете — лишь ухо едва различало легкие шаги по траве. Кто-то определенно ходил по саду. Вряд ли это человек. Он обязательно наткнулся бы на кусты, хрустнул бы веткой. Кошка? Но разве кошка может ступать так отчетливо?