Потапов попятился из склада и, привлекая внимание чистящих школьный двор учеников, сказал нарочито громко:
– Раньше мусора да стукачи с испуга собак заводили, а теперь пошла мода на бешеных мамонтов! Смотрите-ка, пришла весна, и вместе с говнами наш мамонтенок оттаял!
Поняв, что шутка не вызвала у одноклассников интереса, Потапов, заигрывая с брезгливо фыркающими девчонками, поспешил скрыться. Обогнул школу и пошел туда, где переходящим на визг высоким голосом наставлял выпускниц неутомимый директор.
– Что, Колян, не удалось Храмова наказать? – участливо поинтересовался Пустовойтов.
– Мамонт виноват. Со стальным прутом кидается.
– Ясно, шестерит.
– Ничего, я еще с мамонтом поквитаюсь! Он у меня свои бивни, как лось, сбросит! Прямо по весне!
– Конечно, Колян! Ты пацан конкретный. За тобой дело не станет!
Произошедшая стычка испортила настроение, и дух трудовой обязаловки сменился гнетущим ожиданием неприятностей. Ивана не оставляли мысли, что он стал невольной причиной конфликта Трунова с Потаповым. И что их словесная перепалка может перерасти в жестокую схватку озлобленных друг против друга людей.
– Ваня, а ты знаешь, какой сегодня день? – неожиданно спросил Трунов. – Ты сам-то заметил?
– С утра было 21 апреля 2000 года.
– Да нет, я не про дату спрашиваю. Я про то, что этот день обозначает…
– Сегодня субботник, – Иван задумался и многозначительно покачал головой, – который проходит в пятницу.
– Да нет, не о том, – Андрей приблизился к Храмову вплотную и зашептал на ухо: – Сегодня Антихристов день, вот какое число!
– Это еще почему? О таком дне даже и слышать не приходилось. – Иван взял лежащую на носилках лопату и принялся загружать ближайшую мусорную кучу. – Мне кажется, что и в церковном календаре такой даты не придумано…
– Придумано, не придумано, а все одно вычислить этот день можно, – озираясь по сторонам, ответил Трунов. – Антихристовым он зовется потому, что есть середка между рождением Гитлера и Ленина. Так мой дедка сказывает… Значит, и новый Антихрист на 21 апреля народиться должен. Если два на свет явились, так и третьего не миновать…
* * *
Апрельский вечер только скользил по блестящей коре сосен, несмело пробираясь по дворам ползущими длинными тенями, когда Снегов вместе с Иваном вошли в немировский Парк Культуры и Отдыха. Было безлюдно и тихо, и только в вышине, в набухающих весною ветвях деревьев радостно щебетали неугомонные птицы.
– В такие вечера, Ванечка, стихи напрашиваются сами собой, – Сергей Олегович с наслаждением оглядел тихие, приходящие в запустение неухоженные аллеи. – Ты знаешь, что поэты серебряного века всерьез читали свои стихи весеннему лесу или заходящему солнцу? Традицию выводили то ли от языческих «вдохновенных кудесников», то ли от странствующих францисканских монахов. В вопросе этих истоков я так до конца и не разобрался! Иван кивнул грустно:
– Только теперь стихи умерли… Даже прежние, любимые строчки поблекли и перестали звучать…
– Иногда поэзия истаивает, на время становясь недоступной для слуха, – Сергей Олегович мысль развивать не стал, но когда они поравнялись с барельефом павших красногвардейцев, негромко процитировал Волошина: «Брали на мушку», «ставили к стенке», «Списывали в расход» – Так изменялись из года в год Быта и речи оттенки.
Иван посмотрел на искаженные предсмертной гримасой лица умирающих бойцов и вдруг вспомнил фотографию со школьного стенда из далекого! 1977 года, на которой возле этого же «смертоносного» барельефа был сфотографирован Снегов в окружении своих учеников.
– Сергей Олегович, вы же фотографировались здесь… – он не представлял, как можно узнать о «заретушированном» мальчике с фотографии и странном человеке в совиной маске из «немировской зоны». – Со школьниками, из кружка…
– Я разве тебе рассказывал о своих «Прометеях»? – Снегов испытующе посмотрел на Ивана, словно речь шла о тайне, знать которую не полагалось.
– Нет, не говорили. В школе случайно услышал…
– В школе уже давно нет ни одного учителя, который хоть что-то знал об этом кружке не понаслышке… Так откуда все-таки тебе известно о нем?
– А разве мне не следует об этом знать? – запальчиво огрызнулся в ответ Иван. – Или до некоторых тем у меня нос не дорос?!
– Что ты, Ваня, какие уж там секреты, – Снегов неожиданно перешел на дипломатический тон. – Дело давнее. Просто с течением времени каждый учитель относится к своим успехам и неудачам с особой ревностью.
– И все-таки, Сергей Олегович!
– Проще все намного, Ванюша, проще, чем теперь кажется. Как ты, наверняка, догадался, 1977 год был особенным для всех учителей истории: близилось шестидесятилетие революции или, как тогда говорили, Великого Октября. А тут еще и всенародное обсуждение новой Конституции. В общем, поручили мне создать школьный исторический кружок и подготовить группу для участия в областной викторине. Мы уже поехали в Пермь, как вспомнили, что у нашей команды нет названия. И тут наш автобус как раз поравнялся с кинотеатром «Факел»… – улыбнулся Снегов. – Так двенадцать участников областной викторины от города Немирова стали «Прометеями»…
– И как ваша группа выступила на областной викторине?
– Был полный триумф! Мы заняли первое место… А когда возвратились, эта скульптурная группа уже стояла здесь, на месте того рокового боя… И была объявлена, так сказать, главной достопримечательностью и символом города Немирова…
– Что же стало потом с «Прометеем»? И почему о нем вы не хотели говорить? Может, уже пришло время обо всем рассказать?
– Что было, что стало, почему не хотел говорить… Звучит, прямо как в гадании… – Сергей Олегович снял с головы шляпу и посмотрел на стремительно темнеющие небеса. – Всегда, Ванечка, ищи высоких истин… Знаешь, какой у нашего «Прометея» был девиз?
– Откуда я могу знать? Даже название команды от Вас только что услышал…
– Девиз у нас был замечательный! Из Максимилиана Волошина, поэта, которого вроде никто никогда не запрещал, но чьи стихи в провинции читал редкий библиофил. Вот, послушай сам:
Все видеть, все понять, все знать, все пережить,
Все формы, все цвета вобрать в себя глазами,
Пройти по всей земле горящими ступнями,
Все воспринять и снова воплотить…
– И правда, чудесные строки для девиза! – Иван ощутил, что учитель почему-то не договаривает самого главного. – И как идеально подходят к имени Прометея!
– Все так… Словно дух Ренессанса снизошел на меня и моих учеников – такова была жажда познания и неописуема радость от наших послеурочных занятий! – Сергей Олегович печально вздохнул, надвигая шляпу до самых глаз. – Однако смеркается. Пора и честь знать!