За небольшим тамбуром, странно напоминавшим церковный притвор, вместо привычного для таких зданий коридора и комнаток он едва не провалился в огромный зал, наполненный густым запахом ладана и «пламенным» светом, затопившем причудливое нутро дачи через витражи, парящие под куполообразной крышей. Посредине, на только что уложенных и еще не покрашенных досках, стоял Снегов, а рядом, положив ему руки на плечи – человек в совиной маске.
Наверное, это и есть Огун, лукавый пророк и изощренный убийца, любящий огонь и кровь?!
Вкрадчиво, словно карманный вор, а то и нагло, как уличный хулиган, вела себя «маска» с Учителем.
Теперь ясно, почему город приходит в запустение, а мясокомбинат процветает день ото дня! И бычьи черепа, приколоченные на перекрестках, служат знаком твоей власти над Немировым!
По доносящимся обрывкам фраз Иван силился понять их разговор, но расслышать не мог. Слова не разносились по пустому залу, а шелестели и таяли, словно шипящая в воде известь.
«Про меня же говорят! Про то, что случилось с моей семьей!» – Иван отошел от дверного проема и раздосадованно пнул стоящую в углу пластиковую бочку. Качнувшись от сильного удара, она было потеряла устойчивость и чуть не покатилась по наклонному полу. Еще не хватало себя обнаружить! Он перехватил бочку за край и открутил винтовую крышку. Посмотрим, Филин, что прячешь в своем дупле!
На дне оказалась небольшая сумка из искусственной кожи, наполненная маленькими, аккуратно завернутыми целлофановыми пакетиками. Никак наркота? Иван прикинул на руках вес. Граммов шестьсот-семьсот, а то и больше… Вот, совиная маска, ты подставил меня на кладбище! А теперь сам возьму твою дурь для моей и маминой свободы!.. Иван аккуратно сложил пакетики в сумку и вышел из тамбура во двор. Разговор Снегова с Огуном его больше не интересовал.
* * *
– Сказки, Ванюша, на толчке рассказывать будешь, а у меня и без тебя башка с бодуна трещит, – Артамонов судорожно пошарил в карманах. Не обнаружив ни сигарет, ни денег, разразился злой тирадой. – Послушай сюда, наркобарон хренов. Если тебе обещают по полкило герыча, то нехай пиво с сигаретами на халяву подцепят!
– Да нет, Кирилл, там не полкило. Там не меньше семисот граммов будет. А товар у меня! Посмотри сам! – Иван протянул маявшемуся с похмелья киномеханику пакетик.
– Гондоном удивить хочешь? – усмехнулся Артамонов. – Не, братишка, я еще не достаточно наальдегидился, чтобы всякую дрянь пробовать! Как говорится, свою меру знаем, да разве столько выпьешь?
Иван нервно сжал кулаки:
– Ты открой да попробуй, если в этом толк знаешь!
– Одна попробовала и родила, – буркнул в ответ Артамонов, но пакетик вскрыл аккуратно, подцепляя еле видимую белую горку на острие ножа. – Братан, где такое добро приподнял? – киномеханик смачно причмокнул губами. – Чистый гер!
– Скажи, Кирилл, за сколько можно это сбыть? Но сразу, чтобы деньги вперед…
– Семьсот граммов, говоришь? Может, и все кило, говоришь? Хороший вес, очень хороший. Двадцать тонн баксов возьмем запросто! Сходу, без базара!.. Хотя реально это стоит мно-о-ого дороже!
– Только есть маленькая проблема, – замялся Иван. – Героин я… украл. Так что продать будет намного труднее…
– Думаешь, я сам не догадался?! Не талибы же в качестве гуманитарной помощи прислали! Сразу понял, у кого всю майскую партию увел! – Артамонов саданул кулаком по тумбочке. – Серьезно влип ты, братишка. Да где наша не пропадала. Тем более, за такие бабки! Помогу тебе, а потом разделим деньги пополам и разбежимся кто куда. Подходит такой расклад? – киномеханик протянул трясущуюся с похмелья руку.
– Неместных покупателей искать станешь?
– А ты пойди да сам предложи купить тому мурлу, у кого дурь увел! Как говорится, флаг в руки, ветер в спину и паровоз навстречу! – киномеханик судорожно рассмеялся и жадно глотнул воды из графина. – Ну, чего уставился? Телефоны никто не отменял. Оклемаюсь да и звякну пацанам в Пермь, с кем службу тащил. Промышляют некоторые дурью. Деньги для такой партии – тьфу да растереть. Отдаем же почти даром! Они без проблем удвоят!
– Кирилл… Спасибо тебе!.. Уезжать мне надо из Немирова. Как думаешь, когда придут деньги?
– До праздника «весны и труда». Однозначно! – Артамонов еще раз подцепил ножом несколько героиновых крошек и с удовольствием растер их языком по нёбу. – Только свистну, сами ангелочками на Божий зов прилетят. Волоки наркоту ко мне, здесь надежнее будет… Третьего мая придешь за своей долей.
– Нет! Вместе пойдем, такое мое условие. Иначе закопаю в землю и забуду место!
– Норовистый! Только мне напрасно не доверяешь, я друг тебе. Единственный в этом гребаном городе, – Артамонов аккуратно свернул пакетик и спрятал во внутренний карман. – Ты рот на замке держи, чтоб ни одна живая душа про наше дело не прознала. Иначе, сам понимаешь, вместо ласкового мая у нас будет рожа кривая…
– Дела тогда угодят, когда чуток погодят, – Матрена Емельяновна усадила гостью за круглый стол, покрытый застиранной белой скатеркой, поверх которой лежали накрахмаленные цветы кружевных салфеток.
Старый самовар, любовно начищенный до блеска зубным порошком, закипал медленно, ворчливо, разбивая набухавшие на кипятильнике пузырьки о медные стенки. Ирина с любопытством разглядывала на сияющих медных боках чеканных орлов и полустертые призовые медали, пытаясь угадать, сколько самовару лет.
– Сто один год, милая, прослужил и еще столько ж прослужит, – улыбнулась Матрена, выставляя на стол печенье и колотый сахар. – Слушай, душа моя, слушай звуки нарастающей яри! Я почти век слушаю, да наслушаться не могу! – Она поправила на голове съехавший платок и вытерла уголком губы. – Веришь ли, на Святки, когда на дворе метет, а в избе самовар гудёт, себя не старой ведьмой, а юной девкой чую… Запах от сушеных трав такой чудный, густой, медвяный, как от свежего сена, а от самовара тепло золотое, как от солнышка. Только милого рядом нет… Да и забыла я, как это бывает по утру после любви грешной… Не расскажешь старухе?
– Маленькие мы еще о сексе думать, – Ирина решила, что старая ведьма уже знает об изнасиловании и убийстве ее сестры, но хочет вызнать, распутны ли сестры Затеевы… – Вы про такое намекаете, а мы с Ленкой даже ни с кем не целовались!
– Что так?! Девка ты ладная, для чего понапрасну себя хоронить? Мужская-то ласка отроковице – что первые цветы из-под снега. Нежней да ласковей не бывает! Живем-то, милочка, один раз!
Или ведьма еще и сводничеством промышляет? И за свою услугу хочет, кроме денег, попросить ее переспать с мужчиной? Интересно, с кем? И сколько пообещали старой чертовке за ночь с девственницей?
Ирина не раз слышала рассказы о том, что пермские толстосумы специально ездят по области в поисках нетронутых девушек и за право быть первым платят хорошие деньги. Она демонстративно откашлялась и четко продекламировала: