— Батюшки-светы! — бабушка схватилась за голову и села на диван. — Да это что ж за ребенок такой? Вундеркинд, что ли? Ну-ка иди давай на улицу! Иди! А то не дай бог, с ума сойдешь! Нельзя ж в один день столько читать!
Бабушка захлопнула книгу и убрала на шкаф. Внучка скуксилась и хотела завыть, но бабушка остановила ее.
— Не вой! Завтра будешь читать! А сегодня хватит. А то мать мне устроит, если что. Не надо нам вундеркиндов. Мы люди простые, и ни к чему это баловство. Одна беда с тобой. То зеркало проглотит, то полкниги за день прочитает, то привидений каких-то придумает! Марш на улицу! Иди. Поиграй с девочками. Поучись у них. Куклу возьми или одевалки бумажные.
— Не хочу. Что я, маленькая?
— А что ж ты?! — бабушка всплеснула руками. — О! видали?
Мрачная Кошкина вышла во двор. Караваева с Мокиной сидели на бревнах и болтали ногами. Рядом ходили куры и копали землю. Старуха-армянка, вечно в черном зипуне, сидела как обычно на лавке и зорко следила за жизнью двора. Голова Кошкиной была огромна, как блеклое вечернее небо. И она поразилась, как много успела пережить за то время, пока читала книгу. Будто ей снился долгий чудесный сон. И она еще оставалась немного в стороне от живого телесного мира. И оставалась бы вечно. Хотя иногда с девчонками бывало весело.
— Ну что? — спросила Кошкина, подбежав к дровам, на которых сидели подружки. — Хотите я вам секреты свои покажу? Я сделала новые с фиалками и золотинками.
— Хотим, — сказала Мокина и потянула Караваеву за руку.
Караваева хоть и была взрослая дылда (старше Коши и Мокиной на три года), позволяла Мокиной распоряжаться собой по полной программе.
— Айда! — сказала Лизка и первая пошла за сараи.
Там она огляделась — не идут ли взрослые — и усевшись на коленки разгребла песок. Под песком было стекло покрывающее ямку, в которую Кошкина уложила накануне найденные в парке фиалки и кусок красивой фольги от конфеты подаренной женой юриста со второго этажа.
— Красиво? — Кошкина подняла глаза на подружек.
Но те мрачно молчали. Солнце висело за их затылками и слепило Кошу.
— А ты знаешь, что моя мама сказала? — вызывающе спросила Мокина. — Твоя мама беременная! Поняла?
Кошкина не знала этого слова, но оно показалось жутко оскорбительным. Она вскочила и сжала кулаки.
— Не смей так говорить про мою маму!
— Беременная-беременная-беременная! — кривляясь, повторила Мокина.
Караваева растерянно ждала, чем кончится ссора.
Мокина вдруг с размаху топнула ногой по секрету. Стекло треснуло, и Мокина покрутила каблуком для верности, превратив секрет в мусор.
— Ты дура, Мокина! — закричала Марго, заплакала и кинулась на Мокину с кулаками. — Зачем ты раздавила мой секрет?
— Беременная! Твоя мама беременная! — самодовольно захохотала Мокина и, размахнувшись, треснула Кошу по губам.
Уже начавший шататься клык больно хрустнул и, залив кровью рот, повис на ниточке. Коша сплюнула кровь на песчаную дорожку, отодрала зуб до конца и завыла еще громче. Она кинулась на Мокину с желанием убить, чтобы та не смела. Не смела так говорить! Непонятное противное слово «беременная» никак не могло относиться к ее красивой ласковой маме.
Караваева потянула Мокину за футболку, но не очень настойчиво. Мокина была толста и без труда вырвалась. Она смела Кошу под натиском своего веса. Горько рыдая, Лизонька пошла домой, рухнула на кровать и рыдала, пока из носа не потекла кровь, и ненависть не превратилась в усталость.
В то же лето у Марго появились братья близнецы, и вышло так: Верка (старшая) осталась с бабушкой, а Лизавету и братьев-близнецов увезли родители в далекий Ялуторовск, где отец нашел место. В ноябре бабушка написала матери письмо, в котором для Лизоньки сообщалось, что деревья в городе у бабушки уже облетели, что подружка Лизоньки, Мокина, сломала позвоночник, упав с качелей, а Караваева заболела диабетом.
Кошкиной стало жалко девчонок, и она начала мучиться тем, что думала будто это из-за нее, из-за Лизы. Уж очень она была зла тогда на подружек, а теперь поняла, что напрасно — мать и правда была беременна летом. Близнецы родились через неделю после драки с Мокиной.
На стенах домов и заборах города Ялуторовска Коша уже изучила всю человеческую анатомию и знала как, что и для чего. И знала, что непоправимо больна болезнью, которая называется Женщина. Кошкина еще надеялась, что если она не захочет, то как-то избежит этого. Что у нее не вырастут все эти ужасные нечеловеческие звериные признаки — грудь и широкая задница, но мать уже точно — нет. Мать больна неизлечимо…
— Во всех комнатах засилье тараканов, — сказала Ау, будто и не слышала, что Марго спросила про мяч. — Во всех комнатах. Только у тебя нет. Я пришла сегодня домой и увидела здесь на потолке вокруг светильника черный кишащий круг. Я думала, что у меня галлюцинация, но оказалось — нет. Это были тараканы. Ужасно! Лео обещал принести мне какое-то средство.
— Дихлофос, — сказала Марго механически.
— Что это? — сморщилась Ау и открыла дверцу холодильника.
— Отрава такая… Хочешь, я тебе помогу?
— Нет. Я все сделаю сама, — сказала Аурелия, вытаскивая из холодильника сверток в фольге. — Это просто. Все уже готово, надо только разогреть в печке. Сегодня кролик. И салат. В России есть салат?
— Есть, — сдавленно сказала Марго, закрывая глаза. Картофельный ребенок.
— А ты ночью была у Поля? — как-то внезапно спросила Ау, присаживаясь около духовки на корточки.
— Не-ет, — протянула Марго. — Не совсем. Мы… хотели, мы…
Аурелия щелкнула кнопкой, чтобы зажечь газ в духовке. Но лишь она открыла печь, собираясь засунуть сверток внутрь, как оттуда хлынул черный тараканий поток. Ау судорожно захлопнула дверцу и крутанула газ на полную.
— Фух! Как ты думаешь? Они сгорят?
— Конечно, сгорят.
— Что за напасть? — Отправив курицу, завернутую в фольгу, в печь, она вздохнула. — Откуда их столько?
— Не знаю, — покачала головой Марго. Она была уже в полуобморочном состоянии и очень хотела выпить. Аурелия будто услышала ее мысли.
— Хочешь выпить? — спросила Ау, устало поправляя волосы. — А все-таки, где ты была этой ночью? Ты обиделась на меня? Извини! Я не хотела. Но ты должна понять. Лео мне дорог, но иногда он невыносим. Что? Где ты была?
Открыв дверцу через минуту, Ау выгребла щеткой около двух десятков обуглившихся трупиков.
— Летала, — сказала Марго и осеклась.
Аурелия медленно повернулась к ней лицом, и Марго отчетливо увидела в глазах француженки холодный, пронзительный огонь. И он сочился с волов Аурелии в окружающее пространство. И Марго явственно уидела, как последний, недобитый таракан, сидящий на створке буфета, изо всех сил тянется к этому огню и, пульсируя, напитывается этим огнем.