— Откройте глаза и узрите! — воскликнула Симона Арлета. — Новый священный муж, который и жена тоже, символ нового установления, пляшущий на руинах мира. Ибо время пришло, и мир будет разрушен.
— Мама, — прошептал Эйнджел.
Существо, одетое в кожу матери, как будто взбесилось. Зарычало, как зверь. Оскалилось в злобной усмешке сквозь лохмотья губ, сверкнуло глазами из-под пустых глазниц. Эйнджел прижался к Петре. Существо в человеческой коже забрало у слуги горящий факел. Пламя плясало в его глазах.
— Иди ко мне, — проговорило оно, — иди к маме.
И Петра Шилох сказала:
— Не смотри туда, Эйнджел. Мы с тобой... мы нужны друг другу... ты потерял мать, я потеряла сына... это все ненастоящее, Эйнджел, это просто иллюзии... но мы друг другу нужны.
Существо, обернувшееся матерью из кошмаров, надвигалось на Эйнджела, перебрасывая факел из руки в руку.
— Отойди от него. Он не для тебя... — проревело оно, обращаясь к Петре. Только теперь, наверное, было бы правильнее говорить «она». Она и вправду плясала, и искры летели из ее пламенеющих глаз, и волосы на голове светились холодным синим сиянием, и руки раскинулись, словно крылья орла, а ноги все отбивали ритм... словно пульс мироздания бился на плексигласовом полу... и тысяча отражений дрожала в зеркалах...
— Внемли словам ма'айтопса, — сказала та, кто была в теле Пи-Джея Галлахера, — ибо ты несешь порчу и хаос, а я — равновесие и гармонию. Я становлюсь существом, сочетающим в себе и мужское, и женское, когда отправляюсь на поиск видений. Ты же с презрением отвергаешь видения, и твое превращение происходит на боли, крови и смерти.
Эйнджел не понимал, что происходит. Все было так дико и так бессмысленно... как дурной сон, просочившийся в явь... "Эти два существа — они борются за меня, — думал Эйнджел, — я не знаю, почему так получилось, но я стал пешкой в игре космических сил, хотя я никогда не стремился к чему-то такому, я просто хотел петь... я — самый обыкновенный мальчишка, которому очень хотелось петь, но они — все они — видят во мне кого-то другого... и я никогда больше не буду собой, я пропал... навсегда...
Тварь, притворившаяся моей матерью, идет ко мне, и у меня в плаще спрятан кинжал, кинжал из другого мира, и...
Она идет ко мне, и я задыхаюсь от запаха ее тела, и мне негде спрятаться...
Чтобы освободиться, я должен ее убить... только я и никто другой... я сам... только я..."
Тварь из кошмарного сна ткнула факелом в рояль! Он занялся мгновенно. Открытая крышка растрескалась и обвалилась на пол. Струны стали как нити огня; пламя прошлось по клавишам, наигрывая жутковатую звенящую музыку... пытаясь спастись от огня, оператор поскользнулся и упал вместе с камерой в пламя... одежда вспыхнула... лицо почернело от прилива вскипевшей крови... тварь, одетая в кожу матери, прошла сквозь пламя... ма'айтопс танцевал... Эйнджел выбрался из объятий Петры... бросился к твари, которая шла на него, выставив перед собой кинжал... целясь в живот... мать из кошмара раздвинула пламя руками, и Эйнджел ударил... и еще раз, и еще... а тварь, которая притворялась матерью, ревела слова... мерзкие, стыдные... Да Эйнджел еби меня выеби меня снова давай же еби свою маму еби меня... как она может говорить такое на людях... теперь все узнают про его стыд, подумал Эйнджел... разве так можно... и он продолжал бить ее кинжалом... как одержимый... и его слезы смешивались с ее кровью... он бил по скользкой и влажной шкуре, содранной с его матери... бил со всей ненавистью и злостью, которые скопились в нем за тринадцать лет, бил, бил, бил, и...
— Хочешь меня убить? И тебе не стыдно?! Все-таки я твоя мать. И потом, я уже мертва. Так что ты зря стараешься. А твой кинжал — просто еще одна разновидность члена.
Тварь, одетая в кожу матери, взвыла от смеха. И вдруг подхватила Эйнджела на руки. В ноздри ударил едкий запах дыма и кипящей крови. Эйнджел почувствовал, как пульсирует член проповедника под мертвым влагалищем матери. Тошнота подступила к горлу.
Ты ангел, Эйнджел.
Голос Беки Слейд...
Идем спать, мамочка тебя ждет, иди скорее в постель и не забудь эти синенькие таблетки...
Существо в коже матери сжало его в своих окровавленных руках, и...
— Нет! — закричал Эйнджел и вырвался. Но бежать было некуда. Разве что...
В зеркало.
Он видел свои отражения. Видел битву Богов Хаоса. Видел гору, полыхающую в огне, под шапкой белого снега... видел Тимми Валентайна.
И Тимми сказал:
— Только ты можешь разрушить чары. Только ты можешь освободить нас обоих...
Кинжал со звоном упал на пол.
И Эйнджел бросился к ближайшему зеркалу. Ударил кулаками в стекло. Зеркало треснуло и разлетелось на миллионы осколков. И не только оно одно. Все зеркала осыпались на пол искрящимся крошевом — все разом. Острые осколки вонзились ему в лицо, впились в руки. Они наполнили все пространство — сверкающие смертоносные снежинки. Помощника оператора разрезало надвое. Одну из ассистенток буквально изрешетило осколками, так что она превратилась в кровавый дуршлаг. Кто-то кричал. Какая-то женщина харкала кровью пополам со стеклом.
За разлетевшимися зеркалами должен был открыться уже знакомый лабиринт из рукотворных пещер, подсобных комнат и фанерных коридоров — но нет. Повсюду, насколько хватал глаз, простирался ад. Мрачные скалы торчали из булькающих озер кипящей серы. Черти с хоботами, похожими на мужские члены, измывались над толпами голых вопящих мужчин и женщин. Неба не было вообще. Воющий ветер нес запах распада и гнили. В реке, где вместо воды текла кровь, кувыркались распухшие трупы. А вдалеке, на высокой горе, окруженной кольцом из пламени, стоял особняк Тимми Валентайна. Железные ворота были распахнуты настежь.
Комната разбитых зеркал была как остров посреди токов адского огня. Обугленный корпус рояля, искореженные рельсы для подвижных камер, лужица из расплавленного стекла и металла — все, что осталось от камеры, — все как будто плыло по воздуху, подернутому кровавой дымкой.
На мгновение все как будто застыло.
В пустоте, где когда-то были зеркала, стоял Тимми Валентайн. И он обратился к Эйнджелу, и сказал всего одного слово. Освобождение.
А за спиной у Тимми стояли другие... бессчетное множество... те, которые переступили черту...
Смерти нет, сказал Тимми Валентайн.
Эйнджел не колебался. Он бросился в пустоту — в мир Зазеркалья.
И все остальные последовали за ним.
• память: 1519 •
Как-то вдруг меркнет свет: как будто на него набросили плотный покров, и солнце погасло.
Галеоны едва видны на горизонте. Мальчик-вампир смотрит на них лишь мгновение и сразу отводит взгляд. Галеоны — это единственное, что его связывает со Старым Светом. И эта связь сейчас оборвется. Но прошлое — в прошлом. Он снова один. Его высадили на чужом берегу, потому что матросов на флагманском корабле поразила странная болезнь — малокровие, — и вину приписали ему. Ему даже никто не сказал, как называется эта страна. Он знает только, что последний остров, на который они заходили, называется Куба и что это колония Испанской короны.