— Все нормально, — тихо сказал Брайен. — Нам всем сейчас страшно. — Он помолчал и добавил: — Однажды я уже через все это прошел. Я понимаю, что это противоречит всему, что мы знаем и во что верим... но это правда. Я видел, как мертвецы «оживали» и пили кровь тех, кого они раньше любили. Мне кажется, что иногда мир иллюзий и мифов может проникнуть в наш мир. Именно так появился Тимми Валентайн. Потом он ушел, но теперь хочет вернуться обратно. Я знаю. Мне это сказал вампир. Это правда. Вчера ночью я видел вампира. Я с ним говорил. С вампиром, который был самым обыкновенным ребенком, пока Тимми Валентайн не приехал в Узел. Он играл на игровых автоматах, гонял на велике — как и все остальные мальчишки в том маленьком городке в Айдахо. Мы с ним были вместе... собственно, это мы сожгли город. Я видел, как он забил кол в сердце своего брата-близнеца. Он прошел через ад, этот мальчик. А потом он и сам стал вампиром. Вчера ночью его лучший друг вбил кол ему в сердце, а сегодня мы похоронили его в горах по индейскому обряду.
Брайен и сам понимал, что у него получается истеричная и безумная речь. «Мне никто не поверит, никто, — думал он про себя. — Леди Хит сосредоточенно изучала содержимое своего стакана с ледяным чаем. Петра тоже отводила глаза. Они, наверное, думают, что я сошел с ума».
— Я тебе верю, — сказала наконец Петра.
— Мне страшно, — сказала Хит. — Как он вернется? И что будет делать, когда вернется?
— Не знаю, — сказал Брайен. — Но я знаю одно. Сам по себе Тимми Валентайн — не зло... то есть не абсолютное зло, как мы его себе представляем. К нему вообще не приложимы такие понятия, как добро и зло, в его вселенной их просто не существует. Но все, что он делает, оборачивается во зло. Такова его природа, которую он изменить не в силах. Он такой, какой есть. На самом деле по-своему он невинный.
Официантки за своим столиком вдруг оживились и заговорили все разом, обернувшись к телевизору над стойкой. Брайен, Петра и Премкхитра тоже заинтересовались. Запись была очень темной и смазанной. Сперва на экране возникла магазинная тележка у входа в круглосуточный супермаркет где-то в Пакойме. Камеру явно держали в руках, и увеличение на тележку происходило рывками: видеосъемка любителя — охотника за новостями.
Потом, безо всякого перехода, кадр стал светлее и четче. Кто-то светил фонариком на тележку — вернее, на то, что лежало в тележке. По первому впечатлению это была куча грязной одежды, но когда камера сфокусировалась, стало ясно, что это останки женщины-попрошайки. Тело напоминало трупы из «Техасской резни бензопилой»: рука тут, нога там, голова — поверх всей этой груды, в венке из вывалившихся внутренностей. Одного глаза не было вообще, второй болтался на ниточке нерва, свисая на щеку. Крови не было вообще. Как будто ее всю выпили.
Одна из официанток включила звук как раз вовремя, чтобы услышать слова диктора:
— ...жуткое сходство с жертвой вчерашнего убийства, бездомной девочкой Джейни Родригес... разорвана на куски как будто голыми руками... в теле не осталось ни капли крови...
Смена кадра. Судебный эксперт сухо и по-деловому излагает «персональный профиль» серийного убийцы...
— Это не серийный убийца, — сказал Брайен. — Это Терри Гиш. Получается, мы его не убили. Получается, мы... о Господи. — Он был уже на пределе. Еще немного — и он сорвется. Пожар в Узле... огонь... он по-прежнему полыхал в его памяти, этот огонь никогда не погаснет... он хорошо помнил, какое было лицо у Терри, когда он вбивал кол в сердце брата... может, Пи-Джею все-таки не хватило мужества, чтобы забить кол в сердце Терри? Они же были лучшими друзьями, Пи-Джей Галлахер и близнецы Гиши. Лучшими друзьями.
— Его можно остановить? — спросила Петра.
— Как?! Он же даже не человек. — Но Брайен знал, где искать Терри после рассвета. И на этот раз ему придется сделать все самому. Как когда-то он сделал с Лайзой, своей племянницей.
По телевизору рассказывали о вчерашнем убийстве бездомной девочки — у мусорных баков у пиццерии. Это было так мерзко, так мерзко...
Леди Хит сказала:
— Наверное, мне пора домой. Я остановилась в квартире родителей в Западном Голливуде... они там не живут... мне надо хотя бы немного поспать, утром я собираюсь ехать обратно в университет... хотя уже почти утро. И знаете... мне почему-то не хочется оставаться в квартире одной... наверное... да, наверное, мне страшно. До смерти, до усрачки. До усрачки! И мне еще нужно позвонить родителям в Таиланд и рассказать о том, что я видела у Симоны; я думаю, что они заходят провести полный обряд изгнания злых духов, в этом смысле они у меня старомодные. Ой, не много ли я болтаю?
— Мы все сейчас много болтаем, — сказал Брайен, а про себя подумал: «Наверное, потому что звук собственного голоса — это единственное, что как-то удерживает нас от срыва». — Знаете что, а давайте поедем ко мне, выпьем кофе, поговорим. Просто я живу ближе всех, только холм переехать — и все.
— Да, — согласилась Петра. — Пересидим ночь, дождемся утра.
— А утром все будет уже не так страшно, — сказала Хит, но неуверенно.
— Да, — сказал Брайен. Он подумал о том, что еще час назад предвкушал, как они с Петрой займутся любовью — на всю ночь. Хотя бы в память о прошлом. А потом вдруг нарисовалась эта таиландка... Господи, какая она красивая, подумал он. И так хорошо держится. Даже теперь, перепуганная до смерти, она выглядела роскошно — ни единого волоска не на месте. Это была женщина, которая привыкла быть в центре внимания. Он даже подумал, что, может, в ее нежелании провести ночь одной в пустой квартире было и некоторое кокетство.
Близость этих двух женщин, старой знакомой и незнакомки, слегка возбуждала, но и тревожила тоже — из-за картин смерти и расчлененки на телеэкране.
— Только у меня там бардак, — честно предупредил Брайен.
— Я уберусь, — вызвалась леди Хит. — Я знаю, как наводить порядок. Хотя, конечно же, у нас в доме всегда были слуги. — Она проговорила все это с таким искренним рвением. Только теперь Брайен понял, какая она хрупкая и ранимая, и сразу проникся симпатией к этой девушке. И когда он взглянул на Петру, он увидел, что в ее глазах не было ревности. Между этими двумя женщинами установилась глубокая связь. Может быть, потому что они обе побывали на одном из знаменитых сеансов Симоны Арлета.
* * *
• потерянные •
Ну все, блядь, четыре часа утра, подумал Мэт Льюис. Свобода! Запереть кухню, выкинуть в мусорку невостребованные заказы — и домой спать.
Он снял передник с дурацкой эмблемой тайской пиццерии «Мандарин» и белую форменную рубашку, под которой обнаружилась майка с «Danzig». Потом он осторожно снял кепку с той же эмблемой пиццерии, выдавил на ладонь побольше геля и уложил волосы так, как надо — в псевдомогавский [58] гребень. Глупо, конечно, делать прическу, когда ты через час завалишься спать, но, етить-колотить, он хотя бы почувствует себя человеком.