Теперь ход жизни его постоянно прерывался – он вынужден был улаживать общественные конфликты, которые сам же и развязал ненароком и главной жертвой которых, как ему казалось, сам же оказался. Он покупал все газеты, слушал все передачи по радио в надежде отыскать возможность компромисса между руководящим персоналом и рабочими. Правительство учредило «Комитет мудрецов», поручив ему улаживание проблем с представителями профсоюзов. Этим господам понадобилось на согласование рабочей программы всего четыре дня, после чего под большим секретом началась делиберализация. Время от времени в прессе публиковались краткие правительственные коммюнике с сообщениями, что «не все пункты сняты с повестки дня», или что «некоторые детали уточняются», хотя «основные» решаются. В преддверии длительного противостояния министерство занятости организовывало альтернативный общественный транспорт.
Каждое утро мсье Кокерико де ля Мартиньер садился в машину и всякий раз заставлял шофера останавливаться перед непреклонно закрытым входом в метро. Он клял себя за то, что не спросил у Евы фамилию и адрес. Где она теперь? Как ее искать? Он снова и снова представлял ее в маленькой пилотке, с большим компостером, и жалость к себе, грусть и бешенство сжимали ему сердце. Она заняла в его жизни слишком большое место, он не мог больше без нее жить. Как только забастовка кончится, он тут же попросит ее руки. Но он ревнив, и чтобы она принадлежала только ему, он обяжет ее оставить работу. Дальше шли мечтания о долгих вечерах в кругу семьи: она, устроившись в кресле возле огня, пробивает билетики, которые он протягивает ей один за другим. Затем он разозлился на «мудрецов», которые не переставали мудрить. Скаредность государства оказалась скандальной. Это что же, для обездоленных не смогли найти требуемых ими четырех су? В эту минуту не было никого левее его самого.
Неожиданно, когда Париж, казалось, навсегда лишился метрополитена и общественных автобусов, тучи рассеялись. Правительство согласилось увеличить зарплату наименее обеспеченных слоев на 0,017 % с января следующего года. Эту меру профсоюзы объявили крупной победой пролетариата, и работа лихо возобновилась по всей стране, от края и до края.
В день возрождения метрополитена мсье Кокерико де ля Мартиньер поторопился прямо на рассвете на станцию, скатился по ступенькам и замер в изумлении перед контролершей. Чужой. Узурпаторша уже собралась было схватить его билет, но он сделал шаг назад. Мысли в его голове вращались быстро, наподобие белья в стиральной машине «Ниагара». Несколько спешащих куда-то пассажиров, ворча, обошли его. Он дождался, когда внутри у него все успокоилось, вернулся к служащей и со вздохом поинтересовался:
– А мадемуазель Ева – ее что, не было сегодня?
– Чего вам от нее нужно? – с подозрением в голосе поинтересовалась преемница.
Ему хватило сил, чтобы соврать:
– Я ее родственник. Пришел узнать, как у нее дела.
– Она уехала.
– Уехала, – пробормотал он. – Как это – уехала?
– Да, ну и что, руководство в курсе.
– Этого не может быть…
– Да правда же! Впрочем, и правильно сделала. С тем, что здесь платят, скоро и мы – кто куда. Даже с их дурацкой надбавкой. Ее мужнин брат – он какая-то шишка в Хале, забрал с собой. Хотите ее увидеть – езжайте туда.
На следующее утро он был в Хале – пробирался между горами съестных припасов. По этим улицам он хаживал впервые и удивление, при этом испытанное, было ничуть не меньшим, нежели когда-то в метро. Однако он пребывал в таком волнении, что от его внимания ускользал непередаваемый колорит местных горожан и местных витрин. Очень скоро стало ясно, что среди этакого скопища народу без точного описания того, кто нужен, отыскать невозможно.
После двух часов блуждания из одного павильона в другой голова его переполнилась гортанными выкриками, резким светом, запахами съестного, и он остановился, совершенно обескураженный. Какие-то темные личности толкали его, но он их не сторонился. У него не оставалось другого желания – только упасть на землю, закрыть глаза и позабыть обо всем. Но через минуту мсье Кокерико де ля Мартиньер снова пошел, не представляя куда и зачем, увлекаемый человеческим потоком, от мяса к домашней птице, от птицы к ракообразным и от устриц к овощам и фруктам.
Внезапно нервы его напряглись, взор заострился. Прямо перед ним, в просвете между кучами ящиков двигался знакомый силуэт! Он пустил в ход локти, чтобы продраться к магазину, но по мере того, как он приближался, энтузиазм его перерастал в разочарование. Подобно рыбине, пойманной на большой глубине и теряющей былое великолепие на поверхности, молодая женщина, вытащенная из парижского подземелья на чистый воздух, представляла теперь жалкую тень самой себя. Весь ее шарм теперь, без загадочной полутьмы вокруг, без грохота метрополитена, улетучился. Одета она была в серую кофту, пилотку не носила. Мсье Кокерико де ля Мартиньер инстинктивно поискал глазами компостер в ее руках, но к чему он ей в этом храме обжорства? При мысли, что ей никогда больше не суждено его проконтролировать, он от досады закричал. Тотчас же девушка взглянула на него. Признала ли она его или приняла за одного из клиентов деверя? Она улыбалась ему из-за очков, продавцы зычными голосами зазывали к своему товару:
– Великолепный белый кальвиль!.. Отличный ранет!..
Поскольку мсье Кокерико де ля Мартиньер не шевелился, Ева вытащила из лотка яблоко и протянула ему. Испугавшись, он повернулся к ней спиной и пустился через толпу наутек. Больше он ее не встречал и уже никогда не ездил на метро.