Сказав так, он увлек аль-Вакиля за собой и, покинув дворец, углубился в лабиринт узких и кривых городских улочек. Вскоре они оказались в заваленном мусором и нечистотами, зловонном и грязном квартале бедноты, однако Гаруну показалось, что глаза владыки Египта блестят здесь куда ярче, чем среди роскоши и великолепия дворца.
– Ты, кажется, сказал, что не станешь больше убивать? – неожиданно прошипел халиф, ущипнув Гаруна за руку и указав жестом в сторону торговых рядов.
Хотя уже настала ночь, над лавками мясников тучами вились мухи, а воздух полнился тошнотворным запахом гниющего мяса, который не удавалось перебить даже пряностями.
Рассмеявшись от удовольствия, повелитель правоверных хлопнул в ладоши.
– Убивать должны все! – воскликнул он. – Разве ты, полководец, еще не понял, что слабым на роду написано стать добычей сильных мира сего? Таков неизменный закон нашего мира! А потому я повелеваю тебе убить этого человека. – Он указал на мясника. – Убить немедленно!
Гарун нахмурился.
– О халиф, какая за ним вина? Разве мог ничтожный торговец причинить вред властителю Египта?
– Спроси лучше, мог ли он причинить вред невинным коровам и большеглазым телятам, лежащим сейчас на полу его лавки. – Халиф приумолк, и тут глаза его стали выкатываться из орбит. – Убей его! – вскричал он. – Немедленно убей!
– Я не могу, о владыка, – промолвил Гарун, покачав головой.
Халиф передернулся, потом повернулся к Масуду и хлопнул в ладоши. Черный мавр осклабился в жуткой ухмылке и двинулся к мяснику, который, узрев ужасного гиганта, в страхе попытался укрыться в глубине лавки. Попытка не удалась: Масуд ухватил беднягу за волосы и с размаху ткнул лицом в кусок вонючего мяса. Халиф, как и раньше, радостно хлопнул в ладоши и, войдя в лавку, взял в руки огромный нож для разделки мяса. Он с размаху вонзил этот нож в затылок несчастного, но этим не ограничился, а продолжал орудовать тесаком до тех пор, пока не расчленил тело. Разделанные куски Масуд развесил на крюках, рядом с говядиной и бараниной.
– Видишь, как это просто – убить? – со смехом обратился халиф к Гаруну аль-Вакилю. – Выполнив мое повеление, ты получил бы половину сокровищ, которые доставил из Лилат-ах, а теперь тебе не видать ни динара.
Они пошли дальше, и через некоторое время внимание аль-Хакима привлекла шумная толпа, собравшаяся возле пекарни. В ответ на вопрос, что тут происходит, кто-то из прохожих пояснил, что булочник обманывал покупателей, используя фальшивые гири.
– Ага! – вскричал халиф. – Аль-Вакиль, тебе представляется возможность исправить допущенную оплошность. Уж этого-то человека ты не можешь назвать невиновным, ибо его уличили в мошенничестве. Убей его! – Тело халифа вновь сотрясла дрожь, а голос сорвался на визг: – Убей! Убей!
Но Гарун снова покачал головой и ответил отказом:
– Я не могу, о владыка.
Халиф потянулся, как голодный кот, и повернулся к Масуду, на физиономии которого расцвела свирепая ухмылка. Великан бросился к булочнику, схватил его за волосы и ткнул лицом в грязь у ног аль-Хакима. Тот наступил на голову несчастного, придавил ее каблуком и кивнул Масуду. Тот, задрав халат несчастного, сорвал веревку, служившую ему поясом, и совершил над ним грех, о каковом человек праведный не станет и упоминать. Несчастный кричал до тех пор, пока черный гигант не разорвал его надвое. Потом он бросил тело в грязь и засунул в рот мертвецу булку.
– Видишь, как это легко – убивать? – снова промолвил халиф, повернувшись к Гаруну. – Выполни ты мою волю, я оставил бы тебе твой дом, твоих рабов и твое имущество. А теперь у тебя не останется ни динара.
Они продолжили путь, пока не приблизились к Баб-эль-фатх, к Северным воротам, где неожиданно услышали смех и женские голоса.
Халиф замер, лицо его потемнело от ярости.
– Что это такое? – вскричал он и, повернувшись на звук, увидел бани, покрытые многоцветными, узорчатыми мраморными плитками.
– Кто допустил, чтобы женщины, существа нечистые и греховные, осмелились осквернить собой красоту этого места? Разве я не повелел всем женщинам Каира не покидать своих домов? Разве во исполнение этого указа мною не было запрещено шить женскую обувь? Можно ли было выразить свое желание яснее и доходчивее? Видишь? – Он обратился к Гаруну. – Я халиф, возлюбленный Аллахом повелитель правоверных, коему все обязаны повиноваться. А они... – Он указал в сторону бань. – Они презрели мою волю. Убей их всех! Убей! Убей!
Но и на сей раз верный клятве аль-Вакиль покачал головой и произнес те же слова:
– Я не могу, о владыка.
Халиф закусил губу, лицо его побелело от ярости.
– Подумай, о воитель, – процедил он. – Помни, что у тебя уже не осталось ничего, что я мог бы забрать в наказание за отказ повиноваться. Ничего... Кроме одного.
Гарун, однако, промолчал и лишь сокрушенно покачал головой.
И вновь аль-Хакима передернуло. Он обернулся к Масуду и истошно завопил:
– Делай свое дело!
Мавр метнулся к жаровне, стоявшей у ворот и, выхватив оттуда головню, направился к баням Сначала чернокожий гигант запер наружные двери, а потом обошел вокруг здания, поджигая все, что могло гореть. Женский смех сменился криками ужаса.
Гарун взирал на происходящее и отказывался верить своим глазам. Потом оцепенение спало: бросившись к зданию, он сорвал засов, проник внутрь и вытолкал наружу нескольких оставшихся в живых женщин. Увы, лишь немногих: почти все посетительницы бань уже задохнулись в дыму или заживо сварились в кипятке.
Гарун попытался прорваться сквозь языки пламени в глубь задымленного помещения, но был схвачен и остановлен Масудом.
– Во имя Аллаха, повелитель, что ты творишь? – воскликнул аль-Вакиль.
Халиф выпрямился во весь рост, но промолчал.
– Разве ты не повелитель правоверных? – вскричал Гарун, простирая руки в сторону полыхающего строения. – Разве не твой долг защищать слабых? Разве не все мы возлюбленные чада Аллаха?
Аль-Хаким содрогнулся и жестом велел Гаруну замолчать, но тот не унимался.
– Женщины, сваренные тобою в кипятке, о халиф, были смертными, как и ты. Как и ты, из плоти и крови. Они во всем подобны твоей сестре, принцессе Ситт аль-Мульк!
Лицо халифа исказила конвульсивная гримаса. Неожиданно он закусил губу с такой силой, что потекла кровь, а потом, издав громкий стон, схватился за голову и закричал:
– Масуд, кусок падали, проклятая черная собака! Чего ты ждешь, сын и воспитанник шлюхи? Погаси огонь!
Дрожащей рукой халиф вытащил кошель и принялся швырять деньги уцелевшим женщинам, которые, сбившись кучкой под аркой Северных ворот, пытались прикрыть наготу уцелевшими клочьями одежды.
Халиф уставился на них широко раскрытыми глазами, а потом, повернувшись к Гаруну, молвил: