— Будьте осторожны, выбирая того, кого хотите удостоить этой чести, — предостерег меня как-то Ловлас. — Знаете ли вы или нет, но в смерти, как и в жизни, есть своя аристократия. — Он улыбнулся. — Вы, Байрон, могли бы быть королем.
Я пожал плечами в ответ на лесть Ловласа.
— Пусть все короли катятся в ад, — сказал я. — Я не такой тори, как ты. Если б я мог, то научил бы камни восставать против тирании. Я буду убивать, но не порабощать.
Ловлас с презрением сплюнул.
— А в чем разница?
Я холодно посмотрел на него.
— Я думал, что это достаточно очевидно. Я должен пить кровь или умереть, ты сам говорил мне, Ловлас; мы хищники, мы не можем пренебрегать потребностями своего естества. Но разве это естественно — делать из наших жертв рабов? Надеюсь, что это не так. Я не буду таким, как мой создатель, окруживший себя безмозглыми рабами, не имеющими возможности искупления ни в любви, ни в надежде.
— Как? Ты думаешь, ты уже не стал таким, как он?
Ловлас оскалился, но я игнорировал его насмешливый вопрос, его фамильярные намеки на какую-то страшную тайну. Потому что теперь я ощущал себя сильным и знал, что его власть не распространяется на меня. Я даже стал сомневаться, что Ловлас знает какую-то тайну. Я думал, что теперь понимаю, чем стал, — и не чувствовал отвращения к самому себе, только радость и силу. Кроме того, я чувствовал себя свободным, настолько свободным, что не мог даже представить себе этого, и я доверился ощущению свободы, которое было таким же безграничным и неукротимым, как море.
Или это мне только казалось.
Лорд Байрон затих и долго молча смотрел на тени, отбрасываемые пламенем свечи. Затем он налил себе бокал вина и залпом выпил его. Когда он снова заговорил, голос его звучал глухо:
— Однажды вечером я шел по узкой улице, заполненной людьми. Незадолго до этого я вдоволь напился и не испытывал жажды — только приятную полноту в своих венах. Но вдруг среди уличного зловония я уловил чистейший запах из всех, что я когда-либо знал. Я не могу описать его, — он взглянул на Ребекку, — если я даже и смог бы передать этот аромат на словах, я сказал бы, что в нем было что-то такое, что недоступно смертному. Драгоценный, чувственный — совершенный.
— Это был запах крови? — спросила Ребекка.
— Да. — Лорд Байрон кивнул. — Но… только ли крови? Нет, больше чем крови. Он вызывал во мне такое страстное желание, что, казалось, пронзал меня насквозь. Я стоял на середине улицы и глубоко вдыхал его. Я увидел ребенка на руках у женщины, этот запах исходил от него. Я шагнул вперед, но женщина пошла прочь, и, когда я добрался до того места, где она стояла, ее и след простыл. Я снова вдохнул, запах исчез. Тогда я, спотыкаясь, в отчаянии бросился вниз по улице и увидел женщину впереди себя, ту самую женщину, и во второй раз она словно растворилась в воздухе. Я пытался разыскать ее, но запах крови вскоре исчез, и я остался наедине со своей болью. Я вел поиски этого ребенка всю ночь. Но лицо матери было скрыто под капюшоном, а ребенок походил на других детей такого же возраста, наконец я отчаялся и прекратил поиски.
С тяжелым чувством я покинул Афины. На высокой скале над морем возвышался храм, в котором я любил бродить, чтобы привести в порядок свои мысли, но этой ночью его тишина была как насмешка, и я ничего не чувствовал, кроме голода, терзавшего меня. Запах крови стоял в ноздрях. Я знал с уверенностью, казавшейся откровением, что никогда не буду по-настоящему счастлив, пока не попробую этой крови. Я поднялся и отвязал лошадь, чтобы отправиться на поиски ребенка. В этот момент я увидел Ловласа. Он стоял между двумя колоннами, и рассвет за его спиной был кровавого цвета. Он подошел ко мне, заглянул в мои глаза и вдруг рассмеялся. Он похлопал меня по плечу.
— Примите мои поздравления, — сказал он.
— С чем? — медленно спросил я.
— Как, сэр, с вашим ребенком, конечно.
— С ребенком, Ловлас?
— Да, Байрон, с ребенком. — Он вновь похлопал меня по плечу. — Одна из ваших шлюх родила вам ублюдка.
Я облизнул пересохшие губы.
— Откуда вы знаете? — медленно спросил я.
— Потому что, Байрон, я видел, как вы бегали всю ночь по городу, как сука при течке. Это безошибочный знак, сэр, среди представителей нашего рода, что родился ребенок.
Я содрогнулся от ужаса.
— Почему? — спросил я, ища в глазах Ловласа хоть какой-нибудь признак надежды. Но надежды там не было.
— Я думаю, сэр, что вы теперь не сможете отрицать эту роковую правду. — Он рассмеялся. — Я называю ее роковой, хотя она для меня и яйца выеденного не стоит. — Он осклабился. — Но вы, сэр, отвергая свое естество, еще не утратили принципы. Послушайте, Байрон, вы слишком самонадеянны при сложившихся обстоятельствах, черт возьми.
Медленно я подошел к нему и схватил за горло.
— Рассказывай, — прошипел я.
Ловлас задыхался, но я не ослабил хватку.
— Скажи мне, — прошептал я вновь, — скажи мне, что то, на что ты намекал, неправда.
— Я не могу тебе этого сказать, — сдавленно произнес Ловлас. — Я бы скрывал это от тебя и дальше, видя, как мало твоя душа погрязла в пороке, но от этого не будет пользы, ты должен знать правду. Так знай же, Байрон, такова судьба твоего естества. — Он замолк и ухмыльнулся. — Тот, в ком течет твоя кровь, самый желанный плод для тебя.
— Нет.
— Да! — с воодушевлением крикнул Ловлас. Я встряхнул головой.
— Это неправда.
— Ты почуял его, этот великолепный аромат, разве не так? Даже сейчас ты чувствуешь его. Он сведет тебя : ума, я видел это раньше.
— А ты, ты испытываешь то же самое? Ловлас пожал плечами, покручивая ус.
— Я никогда особенно не любил детей.
— Но… твоя собственная плоть и кровь…
— Ммм… — Ловлас причмокнул. — Поверьте мне, Байрон, эти маленькие ублюдки созданы для самого взысканного, ни с чем не сравнимого удовольствия.
Я схватил его за горло.
— Оставь меня, — произнес я.
Ловлас открыл рот, чтобы отпустить новую шутку, но встретившись со мной взглядом, медленно опустил глаза, и я понял, что, несмотря на боль, моя сила не уменьшилась. Но разве то, что я знал об этом, могло помочь мне? Мои силы могли лишь помочь мне примириться с судьбой.
— Оставь меня, — вновь прошептал я.
Я оттолкнул Ловласа так, что он пошатнулся и упал, после чего, слыша удаляющийся стук копыт его лошади, я уселся в одиночестве на краю утеса. Целый день я боролся со своей жаждой крови моего ребенка.
— Он сказал вам правду? — мягко спросила Ребекка.
Лорд Байрон пристально посмотрел на нее. Его глаза сверкали.
— О да, — произнес он.
— И что было потом?..