— А кто же готовит?
— Я. И совсем неплохо получается.
Кароль повернулась к «детям», как бы призывая их в свидетели. Глаза ее, обежав всех, остановились на Жан-Марке. Его точно обожгло. Зачем она смотрит так настойчиво? Да еще при всех! Разве она не решила, как и он, положить конец этому безумию? Как она хороша сегодня! Но безмятежное спокойствие, которым светилось ее лицо, страшило Жан-Марка. Вместо того чтобы помочь ему забыть о том, что было, Кароль тешится, соблазняя его все больше. Разве она не видит, как он страдает от этой жестокой и безысходной игры? В полной растерянности Жан-Марк слушал восклицания Даниэля и Франсуазы:
— Блины были потрясающие!.. А курица с грибами еще лучше!
К счастью, никто не заметил взгляда Кароль, даже Мадлен. Плотно усевшись в кресле, она с веселым оживлением наблюдала за племянниками, как всегда после долгой разлуки.
— А не закатить ли нам сегодня на обед наше любимое фондю?
— По-моему, на ночь это блюдо слишком тяжело, — возразила Кароль.
— Наоборот! Фондю всегда едят за обедом! Правда, Маду?
— Уж меня-то упрашивать не придется!
Мадлен оттопырила нижнюю губу с прилепившейся к ней сигаретой и щурилась от дыма.
— А что слышно у Филиппа? — спросила она, протягивая руки к огню.
— Все в порядке, — ответила Кароль. — Как раз сегодня утром я получила от него письмо.
— И ничего нам не сказала! — воскликнула Франсуаза.
— Просто забыла!
— Прочитаешь? — по-детски простодушно спросил Даниэль.
— Как тебе не стыдно! — проговорила Мадлен с упреком.
— Там нет секретов. Куда я его засунула? Ах да, на столике. Дай-ка мне его, Франсуаза.
Сидя на ручке кресла, Жан-Марк с болью и недоумением наблюдал, как Кароль разворачивала письмо. Тоном примерной супруги она стала читать:
— «…Вопреки обычным представлениям американцы на редкость медлительны. Нелепейшие совещания тянутся часами. Сегодня отвергается то, о чем договорились вчера, а назавтра пункт за пунктом разбирается все сначала. Иногда мне кажется, что этому вообще конца не будет!»
Замешательство Жан-Марка росло: он опустил голову, чтобы не выдать своих чувств. «По всей вероятности, просто путается с какой-нибудь американкой! Ну и свинство! За что мне его уважать?»
Кароль перевернула страницу.
— «…Ко всему, в Нью-Йорке стоит отвратительная погода, сплошные дожди и туманы. Передай Жан-Марку, что я помню про жилет из кашемира, который он просил купить. Они здесь еще лучше, чем в Лондоне, и я уже присмотрел один, очень оригинальный…»
Кароль сделала паузу.
— Видишь, Жан-Марк, он не забыл!
Она улыбнулась с невинным бесстыдством. Нервы Жан-Марка были так напряжены, что он почти не слышал Кароль.
— Так или иначе, — заключила она, складывая листок, — он не сообщает, когда вернется.
Мадлен бросила окурок в камин.
— Уже половина пятого, — сказал Даниэль. — Что мы будем делать?
— Что можно делать в такой ливень? — отозвалась Франсуаза.
— Жаль, что у нас нет телевизора. Надо будет попросить отца, пусть купит еще один, для дачи.
— Зато есть проигрыватель, — сказала Мадлен. — Неужели вам его мало?
— Мало, — ответил Даниэль. — Проигрыватель годится для танцев, и заниматься под музыку хорошо, но ничего нового с ним не узнаёшь. От музыки только размякаешь: ах. Боже мой, как это прекрасно! А с телевизором, наоборот, сам участвуешь во всем, что происходит на свете…
— И, одурев от сидения перед экраном, постепенно выживаешь из ума, — подхватила Мадлен.
— Последнее время программы как будто улучшились, — сказала Кароль. — Я лично не возражала бы против телевизора. А что ты скажешь. Жан-Марк?
Застигнутый врасплох, Жан-Марк смутился. Кароль смотрела на него, вопросительно изогнув брови, чуть приподняв верхнюю губу над влажно блестевшими зубами. Разве может он с ней не согласиться?
— Да, пожалуй, — пробормотал он.
Мадлен бросила на него удивленный взгляд: он так часто высмеивал любителей телевидения!.. Едва приехав, Мадлен заметила его озабоченный, мрачно романтический вид. То ли у него неприятности в университете, то ли он влюбился, а может быть, просто напускает на себя, за что она не раз его ругала. Дождется ли она, когда и этот придет к ней со своими секретами?
— Дождь уже почти перестал! — сказал Даниэль, и в глазах его запрыгали плутовские огоньки. — Мы могли бы проехаться в лес с нашей Маду. От безделья помру.
— И вовсе не остроумно! — бросила Франсуаза.
— Даниэль переживает сейчас очень тяжкую для окружающих каламбурную болезнь, — объяснила Кароль.
— А вы попробуйте сами что-нибудь придумать, — возразил Даниэль. — Просто вы лопаетесь от зависти, потому что у вас ничего не получается!
— Тебе, и правда, не мешало бы проветриться, — ответила Мадлен, постучав пальцем по голове племянника. — У тебя там так и бурлит!
— Поедем в Милли, — сказала Франсуаза. — Но при условии, что Даниэль перестанет острить.
— Ладно, обещаю, — сказал Даниэль. — Поедешь с нами, Кароль?
— А как же фондю?
— Да, верно! Ты остаешься на базе и готовишь еду для членов экспедиции. А ты, Жан-Марк?
Жан-Марк готов был ехать, так он боялся остаться наедине с Кароль. Но та поспешила вмешаться:
— У него температура, ему лучше не выходить!
— Но ведь мы будем в машине… — сказала Мадлен.
— Даже в машине не стоит.
Жан-Марк почувствовал малодушное облегчение от того, что все решается помимо его воли. Как шарик в игорном автомате, повинующийся клапанам и стрелкам, он двигался к неведомой цели.
Однако, когда брат, сестра и Мадлен усаживались в малолитражку, его охватил страх. Как только машина отъехала, Кароль поднялась к себе. Жан-Марк решил, что на время спасен, и поудобнее устроился в кожаном кресле перед камином.
Положив ноги на низенький столик, с конспектами на коленях, он смотрел на пламя, прихотливые отблески которого мешали ему сосредоточиться. «Что касается договоров, то при возникновении новых обстоятельств судья должен приспособить к ним прежний текст, не допуская, однако, его искажения… Государственный совет признает положение о непредусмотренном, но Кассационный суд неизменно его отклоняет… Чем это объяснить?» «Действительно, чем?» — спросил себя Жан-Марк и тут же понял, насколько ему это безразлично. Через десять минут Кароль вернулась. Она взяла со стола пачку сигарет, но пачка оказалась пустой. Кароль смяла ее и бросила в камин. Бумага сразу вспыхнула ярким пламенем, распрямившись от жара.
— Нет ли у тебя сигареты, Жан-Марк?