Я задумался. Разум подсказывал: надо бежать за Эми, привести ее сюда, с тем чтобы доказать себе и всем остальным, что у меня нет галлюцинаций; вернее, доказать, что все увиденное мной – реальность или, по крайней мере, что я не сумасшедший. Но я не имел права подвергать своего ребенка этому испытанию; она ужаснется, увидев то же самое, что и я, или же в равной мере ужаснется, если обнаружит, что мы с ней видим по-разному. И если мне действительно выйти сейчас в коридор, я совсем не был уверен, что найду Эми в ее комнате и вообще увижу знакомые вещи.
Я стоял в нерешительности, и в этот момент до меня донеслись снизу голоса, мужской и женский, а затем снаружи, со стороны фасада, хлопнула дверь, но это не был звук входной двери моей гостиницы. Женщина, с которой я дважды сталкивался на лестничной площадке, появилась в поле зрения с маленьким фонарем в руке и направилась в сторону деревни; я успел лишь мельком разглядеть ее лицо, но ее силуэт, ее походка не оставляли никаких сомнений. С нижнего этажа вновь послышался мужской голос, доносился он очень слабо и на этот раз с какой-то новой интонацией; звучало нечто удивительно монотонное и удивительно узнаваемое, – по крайней мере, если постараться, можно было вспомнить что-то очень близкое по звучанию. Да, напоминает пастора, священника, читающего речитативом тот кусок церковной службы, который хочется закончить побыстрее.
Женщина почти исчезла из виду, мне был виден только колеблющийся свет ее фонаря. Затем я различил, что нечто показалось с другой стороны – шло от того места, которое, если руководствоваться привычными для меня ориентирами, должно было быть лесом. Высокая и чрезмерно широкоплечая фигура двигалась, тяжело и неуклюже ступая, по проселку; массивные ноги – похоже, что разной длины – поднимались и опускались на землю с неутомимой энергией механизма, длинные руки мотались вперед-назад в плохо согласованном ритме. Если б это было тело из плоти и крови, оно весило бы по меньшей мере триста пятьдесят фунтов, но оно не было из плоти, его слепили из кусков древесины: одни куски с толстой ребристой корой, другие с тонкой блестящей кожицей, еще охапки прутьев и перекрученная, спрессованная масса как зеленых, так и мертвых гниющих листьев. Оно приближалось, с усердием ускоряя шаг, и я увидел, что в его левое бедро, повернутое ко мне, въелся тарелкообразный гриб, который крошился и осыпался при каждом энергичном шаге, и я услышал поскрипывание и шелест, издаваемые его телом. Когда фигура оказалась как раз напротив меня, она повернула свою неуклюжую бугорчатую голову к гостинице, и я закрыл глаза, не желая увидеть его лицо, точно так же как в тот раз, когда страшилище предстало передо мной в гипнагогическом ночном видении два дня назад. В ту же секунду внизу, прямо подо мной, кто-то вскрикнул – то ли с тревогой, то ли с отвращением, и я понял, что в эту самую секунду (в каком бы то ни было временном отрезке) Андерхилл стоит, выглядывая наружу, у окна в обеденном зале, который сейчас (в моем «сейчас») закрыт и пуст.
Когда я снова открыл глаза, существо уже удалилось, уходя из поля зрения нелепой, кособокой рысью. Я ждал, спрашивая себя, что мне делать, если эта сцена будет разыгрываться дальше и дальше, удерживая меня где-то между моим временем и эпохой Андерхилла. Если бы мне удалось переместиться в ту реальность, которую я по-прежнему мог наблюдать через окно в боковой стене, ее звуки, возможно, вернулись бы и все стало бы на свои места. Только что мне сделать, чтобы оказаться там? Я прислушался, но не стал выглядывать, как не стал выходить до этого в коридор, и теперь у меня не было ни малейших сомнений, что эта комната – единственное помещение в доме, которое не приняло тот вид, который был у него триста лет назад. Через боковое окно и вниз по стене – вот, похоже, единственно возможный путь для возвращения в свое время. Меня начала беспокоить мысль: а вдруг этот вариант реальности – зрительная галлюцинация? – и тут я услышал пронзительный крик – не рядом, а где-то ярдах в двухстах от дома, – прозвучавший очень отчетливо в полной тишине и очень громко, а ему вторил другой звук, тоже громкий, то ли завывание, то ли неровное гудение сирены, – как нечто знакомое вашему уху, но не вписывающееся в обстановку; как сильный ветер, когда он свистит в кронах. Я заткнул уши пальцами, продолжая пристально всматриваться в полуночный пейзаж, опять безжизненный. Как долго смогу я смотреть на него?
Потом чуть левее центра вспыхнуло – то ли свет, то ли пламя желтовато-зеленого цвета, настолько яркое, что почти ослепило меня. Через несколько секунд последовала вторая вспышка, похоже, что в воздухе повис огромных размеров шар – словно солнце, только с ажурно выпиленными краями и темно-синего цвета. После более длительной паузы сразу две вспышки осветили небо почти одновременно, одна из них, желтовато-зеленая, – в том же месте, где вспыхивало в самый первый раз, а вторая, та, что синяя, – с противоположной стороны горизонта. Та, что появилась чуть раньше, напоминала толстый, чуть зазубренный по краям столб, и внутри него, почти посредине, бежала тонкая темная вертикальная полоса. Я узнал этот предмет, хоть поначалу и не был в состоянии назвать его, затем увидел, что это часть телеграфного столба. Новые вспышки света последовали с короткими и разными промежутками – словно кляксами расплавленного металла плеснуло на черную фотографическую пластинку. Три пятна слились воедино, дав мне возможность увидеть несколько ярдов залитой солнцем асфальтовой дороги. Я вынул пальцы из ушей. Быстрее, чем предусматривалось любыми законами физики, приблизился и усилился шум автомобиля. Я услышал мужские голоса и звук двери – она открывалась и закрывалась, парадная дверь моей гостиницы. Когда за окном осталось всего несколько разорванных пятен темноты, за моей спиной распахнулась дверь в комнату.
Я резко повернулся. Виктор в несколько скачков подбежал ко мне и повалился на бок у моих ног. За ним появилась Эми. Я поспешил ей навстречу, обнял.
– Что такое происходит, папа?
– Ничего. Все в порядке. Просто мне стало чуточку грустно.
– Ясно. А ты разве не слышал крики?
– Чего не слышал?
– Крики. Кто-то кричал на улице, как мне показалось. Довольно далеко, но так громко, будто где-то рядом. Ты разве ничего не слышал?
– Слышал. – Я старался стоять и говорить спокойно, однако это давалось с таким трудом, что я едва выговаривал слова. – Но… ты ведь крутила свой…
– Я как раз меняла пластинку, и в комнате было тихо.
– Снаружи не стало темно, так ведь?
– Темно? Нет. Откуда могла взяться темнота?
– А кто мог это быть? Что за человек кричал, как ты думаешь?
– Ты сказал, что слышал их.
– Слышал, – сказал я, взял свой стакан и выпил виски одним глотком. – Но мне хотелось бы узнать, что ты подумала в тот момент.
– Знаешь… Это была женщина. У нее был очень испуганный голос.
– Ну, тебе показалось, дорогая. Скорее всего какая-нибудь деревенская девчонка дурачилась.
– Нет, на дурачество совсем не похоже.
– А какой-нибудь другой шум ты слышала?