— Мам, да что ты… Это второй экземпляр! У тебя первый есть — выправленный. Что? — она начинала кое-что понимать, вглядываясь в потрясенное лицо матери. У той был такой вид, будто ей вернули потерянного ребенка.
— Доченька, нет у меня первого — он пропал. Сгорел. Вернее, я сама его подожгла…
— Как сама? Мам, это же дурной тон — рукописи палить! Тебе ж известно — они не горят!
— Дурашка моя! Ветка-конфетка! Боже, что я несу! Я потом тебе расскажу. Я не хотела! Но так получилось. Надо было воду согреть для Ксенечки. Прямо в лесу, под дождем… Все вымокло — хворост и ветки. А эта бумага — она сухая была. Ну вот! Ох…
Вера все еще глазам не верила — рукопись каким-то чудом вернулась к ней! Она перебирала листы, шевелила губами, перечитывая отдельные фразы, узнавала, улыбалась им, заглядывая в них, как мать глядит в глаза новорожденному…
За этим занятием ее и застал Юрасик. Он с шиком развернулся на лужайке возле калитки Ксениного участка, выбрался из машины и махнул рукой темно-вишневому «жигуленку», ехавшему за ним следом. Тот тоже притормозил. Дверца раскрылась. Покряхтывая, показался высоченный весьма дородный мужчина с рыжеватой окладистой бородой и округлым пузцом, выпирающим из-под свитера.
— Эй, сестрица! — крикнул Юрасик, открывая калитку. — Погляди-ка, кто к нам приехал!
Крикнул и оторопел. Вера поднималась с травы неподалеку от того места, где росли пышные флоксы, обрамляющие крыльцо. Ни флоксов, ни крыльца, ни дома! Вывороченная буровато-песчаная почва с корнями, торчащими из песка — они слегка колыхались под ветром. Колоссальная яма, полная кирпичного крошева. Широченная дорожка, опадавшая вниз в Клязьму.
Он кинулся к берегу, наклонился, забравшись на уцелевший кусок фундамента…
Глубоко внизу, накренившись над самой водой, цеплялся за осыпавшийся край земли цельный кусок стены. Над водой полоскалась прозрачная тюлевая занавеска. Верин письменный стол наполовину торчал из воды. Чуть ниже по течению веером рассыпались доски, еще сохранявшие обрывки обоев. Остальное унесло вниз по реке…
— Ну и ну! — только и смог выговорить обалдевший Юрасик.
— Юрка, а ну слезь оттуда! — Вера вскочила и кинулась к брату. — Эй, слезай! Почва еще не успокоилась — может новый обвал случиться.
Спутник Юрасика прохаживался по берегу, внимательно озирая урон, нанесенный оползнем.
— С вами тут не соскучишься! Ладно, Верка, гостя встречай! Хотя, задача эта невыполнимая — как тут встретишь, когда ни стола, ни стула…
— Батюшка! — обрадовалась Вера.
— Ну здравствуйте, здравствуйте! Как моя крестница? А вот она! Ну, как ты, Вероничка-клубничка!
— Здравствуйте, отец Валентин!
— Ну, славно тут у вас… славно! Только вот… домик чуть-чуть уплыл? Жаль, конечно, но это дело поправимое. А что-то я хозяйки не вижу, которая вас приютила. Ксения, кажется, так ее величают? Мне Юра по дороге рассказывал.
— Так, батюшка. Только сейчас ее нет. В больнице она.
— Что такое? — посерьезнел отец Валентин.
— Это целая история, батюшка. Родила она, в лесу родила, а мне пришлось у ней ребеночка принимать.
— Вот как! И что же — справились вы?
— Ох, батюшка… Страшно вспомнить. Вроде справились. Мальчик родился. Только мы не вдвоем там были, на той поляне — женщина с нами была, очень мне помогала. Вернее, я — ей. Она все знала: и когда надо тужиться, а когда терпеть… Пуповину травой — стеблями крепкими перевила, потом ножом ее — р-раз — и все… Я едва на все это глядеть могла.
— Отчего же? — внимательно глядя на нее, поинтересовался священник. — Это ведь дело для вас не новое…
— Да, батюшка. Но я-то рожала в больнице, среди врачей. Аппаратура всякая. А тут чуть что не так и…
— Ну, слава Богу, раз все обошлось. Хорошо. Тогда, если не возражаете, к ней и отправимся, к роженице. Поздравить надо!
* * *
— Ты придумала, как его назовешь?
Ксения только что покормила ребенка, и он сопел, лежа на низком столе, по краям которого соорудили нечто вроде бордюра из свернутых одеял и подушек. Отделения для новорожденных в больнице не было — мать с ребенком согласились принять в виде исключения — врач со «скорой» уговорил.
Над малышом склонились лица в белых марлевых полумасках, так что трудно было понять: кто есть кто.
— А чего тут думать! — пробасил отец Валентин. — Илюшкой надо назвать. Сегодня ведь Ильин день.
— Больно крутой святой у твоего сына, Ксенюшка! — вставил свое Юрасик. — Громы и молнии будет метать твой Илюха — вот помяните мое слово!
— Я вообще-то хотела Федей назвать… — еле слышно проговорила молодая мама. Волосы ее разметались по подушке, на лбу блестели капельки пота. — Но раз батюшка говорит… Пусть будет Илья.
— Вот и славно, через недельку мы его и окрестим, — констатировал батюшка.
— Посетители, прошу всех покинуть палату. Все, все, все, никаких возражений! Маме нужен покой. И ребенка разбудите…
Спорить с главврачом, к тому же явно пошедшим навстречу роженице, было бы несправедливо. Покивав и почмокав губами возле «кроватки» ребенка, гости тихонько выбрались из палаты и прикрыли дверь.
И все-таки Вера от них приотстала. Оглядываясь на дверь и ожидая, что вот-вот ворвется разъяренный главврач, она присела на край кровати.
— Ну… как ты?
— Хорошо… — Ксения полуприкрыла глаза, подтверждая, что все с ней в порядке.
— Господи, как же я испугалась! — Вера перевела взгляд на маленького. — Илюшка твой просто красавец! Надо же, богатыря какого родила — четыре восемьсот пятьдесят! Это не шутки…
Ксения улыбнулась и выпростала из-под одеяла руку. Ее пальцы дотянулись до Вериной ладони и ласково скользнули по ней.
— Милая моя девочка… — шепнула Вера. — Знаешь, когда появилась эта женщина… Ой, а мы ведь даже не знаем, как ее зовут, спросить не успели… Надо же! Я ее разыщу — обязательно — вот увидишь. И все узнаю о ней.
— Не узнаешь, — прошелестела Ксения.
— Почему?
— Ну… Не надо об этом. Пока…
— Непонятное что-то ты говоришь. Ну ладно. Я молиться за нее буду.
— Помолись лучше не за нее, а ей… Ей самой!
— То есть… — Вера опешила. Острая догадка вдруг молнией полыхнула в ней. — Ты думаешь…
— Да. Она явилась в земном обличье, чтобы… помочь нам.
— Она святая?
— Не просто. Она хранит эту землю. И Москву… Всех нас. Наш ангел-хранитель!
— И ты что-то знала о ней?
— Я для того и приехала на лето сюда, чтобы ей помолиться. Ради этого дом здесь купила. Только вот могилы ее не нашла. Ходила, искала — и никак…