Визитер застыл, хлопая ресницами.
Кирилл молча отложил недоеденный бутерброд. Сказал:
– Это неправда.
– Правда, малыш. Если я напишу, это все станет правдой. Навсегда. И ты можешь плеваться и порвать книжку, но уже никуда от этого не денешься. Все это превратится в истину.
Ярослав развел руками, как бы извиняясь. Ему хотелось смеяться.
Детишки решили дать ему бой? На его собственном поле?
В мире, который он когда-то нарисовал двумя красками – черной и белой, быстро и небрежно, как всегда, торопливо сводя нити повествования в напряженную и почти счастливую развязку?
– Так не могло стать, – терпеливо сказал Кирилл. – Котенок, Лэн, Данька – они не такие были.
– Но они такими станут. – Ярослав изо всех сил старался не улыбаться. Он понимал, что занимается самым откровенным психологическим садизмом, но сейчас на это было плевать. Кто-то посмел покуситься на его мир – где лишь он был Богом. – Я так вижу. – Он не удержался от того, чтобы вколотить последний, древний и бесспорнейший писательский аргумент.
– Вы просто ревнуете, – сказал Кирилл.
– Что?
– Вам обидно. – Кирилл отвел блеснувшие глаза. – Обидно, что любят не вас, а ваши книжки. Что без них вы – никто. Никому не нужны и не интересны. Что для читателя важно совсем не то, как вы живете и о чем мечтаете, а то, что вы пишете! Вот и отыгрываетесь на них!
Кирилл перевел дыхание и выпалил:
– И если завтра вы умрете, то пожалеют не человека Зарова, а те книжки, что он не успел написать!
– Мальчик… – Ярослав протянул руку, касаясь его плеча. – То, что ты сказал, очень досадно. Но неужели ты думаешь, я этого не понимаю?
– Лучше бы не понимали!
Когда-то давно, работая психологом в торговом представительстве крупной японской фирмы, Скицин привык вставать рано. Поневоле. Просто там это было священной традицией – всему персоналу явиться раньше начальства и уйти позже. Порой он спал по три-четыре часа в день.
С тех пор, как он занялся частной практикой, Степан мог позволить себе высыпаться. Но иногда словно включалась заложенная двумя годами работы программа, и он вскакивал до зари, начинал торопливо одеваться, готовый ехать на другой конец города, боясь не успеть до приезда господина Казуфуми…
Сегодня он тоже проснулся рано. Полежал, скрестив руки на животе и размышляя о Зарове.
Какая муха его укусила? Вероятно, обиделся на его психологический этюд. Скицин крякнул, поворачиваясь на бок. Честно говоря, он надеялся, что их отношения позволяют подобный уровень взаимной иронии…
Несколько минут Скицин размышлял о том, добрался ли Заров до Бибирева, где он пересаживался с ветки на ветку, могли ли возникнуть какие-то проблемы… С милицией, например. Все-таки незаконное ношение газового оружия.
Он тщательно спланировал все действия в том случае, если Зарова арестовали, или если он ввязался в какую-нибудь потасовку и попал в больницу, или, не приведи Господь… Прекрасно понимая, что подобная перестраховка и «плановое хозяйство» не то что не нужны, а просто заменяются одним телефонным звонком, Скицин все же не мог избавиться от чрезмерной предусмотрительности. Это походило на те маленькие записочки, что он однажды утром, когда Заров ночевал у него, развесил по всей квартире: «Перед уходом перекрой газ», «Видик включается вначале в сеть, потом кнопкой power», «Дверь закрывается тремя оборотами нижнего ключа и двумя – верхнего. Нижний вправо, верхний влево – не перепутай!». Ярослав тогда добросовестно сделал приписку на каждой бумажке «Выполнено!», проставил время и подпись…
Скицин вздохнул. Ничего. Пусть у него каждый день размечен такими незримыми записочками, разветвляющимися и охватывающими все возможные варианты. Пусть даже друзья ехидничают. Пусть ни мама, ни сестра не удосуживаются перекрыть хотя бы газовый вентиль, он все равно не отказывался от небольшой перестраховки.
Минут десять он еще подремал, с удовольствием представляя всякие забавные и красивые сценки, прокручивая их в сознании, удерживая где-то между сном и фантазией. Потом смачно зевнул и поднялся.
Компьютер тихонько гудел в углу. За ночь он скачал по модему свежую электронную почту, тысячи писем людей, спорящих друг с другом о компьютерах, программах, политике, книгах, даже о том, кому и что приснилось за ночь. Скицину очень нравилось подобное общение. Как говорится: «Мужчины словно дети, только игрушки у них дороже…» Степан включил монитор, запустил «редактор», стал пролистывать разбитые на отдельные «конференции» письма. Начал он с любимой «конференции», посвященной фантастике.
Сразу же попалось на глаза письмо Зарова: «Я очень устал».
Скицин хмыкнул. В общем-то для подобных грустных возгласов есть «конференция» под названием «Депрессия». Но Зарова простят. Его книжки многим нравятся. Степан переключился на следующее письмо.
«Я устал».
Вначале он подумал, что Ярослав спьяну продублировал свое душевное откровение. Потом, когда увидел, что письмо с другого адреса, сообразил – Заров решил-таки поехать после него к Озерову…
Еще через минуту он понял, что оба письма написаны с интервалом в три минуты. А скорее даже одновременно – наверное, у Озерова неправильно выставлено на машине время.
Кто-то из других участников «конференции» тоже заметил этот маленький факт и прокомментировал репликой о том, что писатели-фантасты освоили не то телепортацию, не то клонирование.
Скицин потянулся к телефону. Быстро набрал номер, не отрывая взгляда от экрана.
– Простите за ранний звонок, можно пригласить Тимофея…
– Это я, – сонно буркнул Озеров.
– Тима, извини, я о твоем письме в сети…
– Каком еще письме?
– «Я устал».
– Это не я, это Ярик. Или те две бутылки вина, что он выпил.
– Хочешь сказать, что он у тебя?
– Нет. Был весь вечер, потом уехал…
– Тима, Заров вчера у меня был!
– Тебе хорошие сны снятся, – согласился Озеров.
– Бред какой-то… – прошептал Скицин.
– Во-во… – Озеров вздохнул. – Все? Можно, я еще посплю?
– Да…
– Добрый ты человек, Степа. – В трубке забибикало.
Скицин бросил трубку на стол, метнулся через комнату, схватил с серванта блокнот. Так, где же телефон той квартиры, что снял Заров? Если номер не записан, значит, и впрямь приснилось… но какой реальный сон!
Номер был. Он набрал номер, забарабанил пальцами по корпусу аппарата. Взяли не сразу, но голос был явно незнакомым. Детский, мальчишеский голос, радостно выпаливший «алло»… словно ребенок был рад ускользнуть от какого-то неприятного разговора.