— Помер? — спросил я.
— А то как же! — ответил Ангел. — Вот оно каково — во плоти возноситься.
— А содержимое его кишечника на ужин подали? — снова спросил я. — Оно розовое было? Не подсохло? Не испортилось?
— Розовое, — ответил Ангел. — Свеженькое. Ароматное. Ну, что, и впрямь выпить пора?
Алкаш, точно только того и ждавший, быстро схватил стакан и, придерживая его второй рукой, чтобы не расплескать ни единой драгоценной капли, поднёс его ко рту и запрокинул, почти вертикально.
— Вот ведь падла, — заметил мужик в наколках. — И чокаться даже не хочет. Для приличия хоть. Вот сразу видно — чмо позорное.
— А если не во плоти? — спросил я Ангела. — Душа одна?
— Я же говорил уже, — как то даже устало и разочарованно ответил Ангел. — И что ты всё никак осознать не можешь! Какое тебе дело до души? Твоя душа — наша собственность. Мы дали — мы взяли. Твоя душа к твоей личности никакого отношения не имеет. Это просто записывающее устройство в твоём теле.
— Да, да, я помню, — ответил я. — Носитель информации. Запись состояний. А если я этот носитель уничтожу?
— Трудновато это сделать, — ответил Ангел, отхлебнув пиво и причмокнув при этом («не нектар, конечно, но тоже ничего… неплохо»). — Трудновато.
— Но можно? — не сдавался я.
— Можно, — ответил Ангел. — И это можно. Но тогда придётся во плоти возносить хитреца такого. И заняться небесным инжинирингом. Потому что у нас…
И он наставительно поднял вверх палец и покачал им.
— … Информация не пропадает!
И тут мы услышали плач.
С удивлением (где же была его проницательность и способность предвидеть события?) Ангел посмотрел в сторону уборщицы.
Старушка плакала, раскачиваясь на стуле и закрыв лицо руками. Ревела горько и отчаянно.
Слёзы текли сквозь пальцы и капали на стол. При каждом всхлипе застиранный халат на плечах её собирался в складки. Словно и он от плача покрывался морщинами.
— Не хрена поить её было, — заметила проходившая мимо официанта. — Она вечно как нажрётся — так ревёт потом. А то и выть начинает. Ей уж работать давно пора, пол засрали весь… Людк, кончай! Кому говорю!
— Куда ж мне теперь? — сквозь плач отозвалась Люда. — Я ж в церкву…
— Жестокий ты всё таки, — сказал я Ангелу. — И правда твоя жестокая.
— Это поначалу так, — заметил Ангел. — Потом ничего, привыкают. Им вон…
И он показал на мужика в наколках.
— … Вообще похрену. А эта… Верит, вроде. Ладно, Люд, не реви. Я вам Новый Завет принёс. Самый новый. Последнее издание.
Плач постепенно затих и уборщица подняла голову.
— Чего?
Ангел встал. Я тоже. Застолье явно подошло к концу.
Ангел поманил пальцем алкаша.
— Пойдём, друг любезный, дело для тебя есть.
Алкаш поспешно вскочил (явно предчувствую продолжение халявного ужина), не забыв при том засунуть в карман брюк непочатую бутылку водки.
— Это ты бля… не по делу, — заметил ему мужик. — Куда из-за стола тянешь?
И попытался схватить алкаша за штаны, но тот довольно ловко увернулся.
— Чмо ты — и всё, — резюмировал мужик.
Уборщица же всё это время молча и неотрывно смотрела на Ангела, и впрямь ожидая от него каких-то особых, заветных слов.
И дождалась.
— Заповедь новую даю я вам, — возгласил Ангел, выходя из пивной.
— Да ебите друг друга!
И мы ушли.
По пути к гостинице мы зашли в городской парк. В это позднее время он был тёмен, пуст и мрачен.
Воздух стал холодным и влажным. И то ли от сырости и холода, то ли от предчувствия очередного кошмара меня охватил озноб.
Дрожь моя не скрылась от внимания Ангела. Он улыбнулся, словно страх мой и дурные мои предчувствия доставили ему какое-то особое удовольствие, и приостановился на секунду, поджидая отставшего от нас алкаша.
— Мрачноватое местечко, не правда ли? — спросил меня Ангел. — Заброшенное.
— Тут, похоже, и столбы имеются, — ответил я. — Для пикников.
— Столбы есть везде, — сказал Ангел. — Не сомневайся.
— Днём то тут ещё так себе, — отозвался догнавший нас алкаш. — А вечером да… Лучше не соваться.
— Это ничего, — успокоил его Ангел. — Со мной можно везде ходить без опаски. Я же ангел-хранитель. По профессии.
И снова улыбнулся.
Но на этот раз улыбка его была больше похожа на хищный оскал.
Под порывом ветра кусты зашумели и ветви их дёрнулись к нашим ногам.
Алкаш отпрянул в сторону и испуганно перекрестился.
— Царица небесная… Плохое место, проклятое…
— Почему плохое? — поинтересовался Ангел.
— Плохое, — повторил алкаш. — Каждый год тут… «подснежники».
— Что? Чего тут? — переспросил Ангел.
— Трупы тут, — пояснил алкаш. — Каждый год мертвяков находят. Как снег сойдёт. Да и летом тоже.
— Тебя не найдут, — сказал Ангел.
И заметив, что алкаш задрожал пуще прежнего, успокоительно произнёс:
— Ладно, ладно… Шучу. Юмор у меня такой.
Но видно было, что спутника нашего ссылка на специфический «чёрный» юмор нисколько не успокоила. На нас он посматривал с подозрением и, похоже, начал сознательно приотставать, и, чем дальше мы углублялись во тьму не вечерних уже, а самых настоящих ночных аллей, тем опасливей косился он в нашу сторону.
Мне же, знавшему, что Ангел нисколько не шутит (а мой опыт вполне мне позволял с большей или меньшей степенью вероятности предугадать дальнейшие действия небесного моего спутника), было уже не страшно, не интересно и не противно. Вся эта гамма чувств (страх-любопытство-брезгливость), испытанная мною во всевозможных комбинациях накануне, изрядно сдобренная порывами самой низкой, грязной и отвратительной страсти и закончившаяся к тому же отупением, онемением, равнодушием — вымотала меня до предела, полностью истощив мои эмоциональные ресурсы.
И потому полная эмоциональная отстранённость от происходящего, некое состояние, которое я мысленно окрестил «синдромом мясника» полностью овладело мной. Возможно, это было частью особого эволюционного процесса, в который вовлёк меня Ангел (вот только какая это была эволюция? морально — нравственная? или чисто биологическая?). Или просто формирующийся профессионализм серийного убийцы.
В общем, состояние вполне можно было описать простым и ёмким словом: «наплевать!».
— Не, мужики, дальше совсем хреново! — решительно заявил алкаш.