Дальше было всё, как он сказал: чашка густого, крепчайшего кофе, холодный душ, гонка на бешеной скорости с мигалкой прямо по разделительной полосе в сторону центра, тихий Гнездниковский переулок, офис «Евродебета». Странно было только одно – в председательский кабинет Фандорина почему-то провели не через секретарский предбанник, как в прошлый раз, а по черной лестнице, через боковую дверку. Николас так и не понял, к чему теперь эта конспирация.
Беседа, стало быть, началась с извинений.
– Я нехорошо с вами поступил, Николай Александрович, – сказал банкир, сокрушенно опустив голову, отчего двойной подбородок сделался тройным. – Я вас использовал. Это могло стоить вам жизни, хотя Гиви и его ребята за вами приглядывали.
– Ребята из «Эскадрона»? – блеснул осведомленностью Фандорин.
Иосиф Гурамович восхищенно закатил глаза, как бы отдавая дань проницательности собеседника.
– Да. Это специальное подразделение, которое я создал, когда узнал, что начальник департамента безопасности завербован моим конкурентом. Получилось очень удобно: Седой думал, что все про меня знает, а сам знал только то, что я подсовывал Сергееву. Ох уж эти кагебешники! Им всегда мало быть исполнителями, обязательно рвутся в кукловоды.
Магистр насупился:
– Вы поручили меня попечению Сергеева нарочно, чтобы посадить на крючок Седого? А ваши люди тем временем следили и за мной, и за Сергеевым.
– И за самим Седым, конечно, – подхватил Габуния. – И видите, как удачно всё получилось. Седой остался с носом и при этом без рук: его левая рука, Владимир Иванович Сергеев (большой был грешник, да простит его Господь) отсекла правую руку, нехорошего человека Шурика (этого Господь все равно не простит, так что и просить не буду). Отсекла – и сама отсохла, потому что Гиви нашего полковника застрелил. Жалко, конечно, а как было не застрелить? Ну да ничего, адвокаты у меня первоклассные, они докажут, что это была адекватная самооборона. Разрешение на оружие у Гиви имеется, всё честь по чести. Его ребята – вот молодцы – сняли скрытой камерой, как Седой с Сергеевым встречался, и с Шуриком тоже. Пленочка уже в ГУБОПе. Пусть покрутится Седой, пусть пообъясняет, что за дела у него были с этим отморозком. Не до «Вестсибойла» теперь будет Владику. Шиш ему с ткемали, а не тендер.
Иосиф Гурамович сладостнейшим образом улыбнулся, а Николас, глядя на приятно округлое, в бульдожью складочку, лицо банкира, испытал чувство, близкое к умилению. Прав мудрый шеф-редактор журнала «ТелескопЪ», задумавший сделать спецномер о цивилизационных процессах в российском бизнесе. Какие ласкающие слух западного человека слова: адвокаты, адекватная самооборона, разрешение на оружие! Никаких «замочить», «закатать в асфальт», «размазать по бамперу». Алтын могла гордиться своим «таргетом».
– Вот как у нас нынче, Николай Александрович, – скромно сказал Большой Coco, будто подслушав мысли Фандорина. – Все проблемы решаем культурно, по закону. Время пиратов вроде Седого уходит в прошлое. Через три-четыре года их вообще не останется.
– А утаивать клад, принадлежащий государству, это тоже по закону? не удержался от выпада Николас.
Иосиф Гурамович обиженно надул губы – Слушайте, нельзя же всё сразу. Вчера еще по деревьям лазили и друг друга кушали, а сегодня уже улицу на красный свет не перейди. Постепенно надо, потихоньку. Эволюционным путем. Немножко помухлевать – это можно, это по-людски. А друг друга мочить почем зря – это, извините, уже анахронизм. Я мочить буду, потом меня или моего ребенка замочат? Да! оживился Габуния и зачем-то кинулся к стенному шкафчику. – У меня великая новость! Сабрина моя ребенка ждет, сама сказала. Мне пятьдесят два года, я думал, никогда уже детей не будет! Представляете – стою перед ней и бормочу, как дурак: «Мой, мой ребенок!» А она, стерва, смеется «Помучайся, может, и не твой». Я помучился, Николай Александрович, ой как помучился. Полночи не спал, всё терзался, чей ребенок. Раньше, конечно, я бы еще больше мучился, а теперь немножко попереживал, потом скушал два пирожных и уснул. Это из-за того, что вы мне всё про меня объяснили. Мы с Сабриночкой – идеальная пара. Теперь ревную, страдаю, а на душе тепло, хорошо. Спасибо вам. Выпьем за любовь и за маленького Габунию!
И из шкафчика, как по волшебству, явились пузатая бутылка, две рюмки и ваза с шоколадом.
– Я теперь совсем не пью, – сухо произнес Фандорин, не желая показывать, что слова благодарности ему приятны. – И, кстати говоря, хочу сообщить вам, что не могу принять предложение относительно продажи вам книжного оклада. Нужно уважать законы страны, в которой находишься. Так что верните мне обложку, я передам ее представителям городских властей. Я не буду настаивать на том, чтобы вознаграждение мне выплатили немедленно. Можно по частям или потом, через несколько лет, когда российская экономика окрепнет.
Иосиф Гурамович грустно сжевал конфету, несколько раз тяжело вздохнул.
– Ах, Николай Александрович, дорогой, не хотел вас расстраивать, да всё равно придется. Возьмите свой оклад, вон он лежит, в коробке из-под сканера. Эксперты говорят, что обложка представляет историческую ценность – это работа русских мастеров середины шестнадцатого века. А вот материальная цена невелика. Серебро невысокой пробы да несколько сотен камешков. Если быть точным, шестьсот шестьдесят. Было на шесть больше, но они куда-то подевались – вместо них пустые гнезда. Это не желтые сапфиры и не опалы. Строго говоря, это вообще не камни, а шлифованные кусочки вулканического стекла. Наверно, в средневековой Руси оно считалось большой редкостью. А сейчас такого добра у нас пол-Камчатки. Зря, выходит. Седой всю эту кашу заварил.
– Ну и ладно, – не слишком расстроился Фандорин. – Сдам в музей, пусть будет память о Корнелиусе фон Дорне. И статью напишу. Ведь моя находка косвенно подтверждает версию о том, что библиотека Ивана Грозного – не выдумка. Раз книга Замолея существовала в действительности, значит, дабеловский список – не фикция, а документ, заслуживающий доверия. Хоть и не очень большое, а все-таки открытие. Прощайте, господин Габуния. Засиделся я у вас в Москве. Пора домой, в Англию.
Он протянул банкиру руку, но Иосиф Гурамович прощаться не стал, а вместо этого взял магистра за локоть.
– Послушайте, Николай Александрович, зачем вам в Англию? И что за интерес для мужчины делать «не очень большие открытия»? Не ваша это стезя – пыль в архивах глотать и научные книжки писать, ей-богу. Мне Гиви каждый вечер кассеты давал, съемки скрытой камерой. Как вы по улицам ходили, дома рассматривали, в блокнотик писали. Смотрел я на вас – удивлялся. Как подменили англичанина! Такой стал энергичный, увлеченный, счастливый! Про Сулико поет! Сразу видно – человек своим делом занимается. Вы знаете, в чем ваше дело, в чем ваш настоящий талант?