Прапорщик не считал вовсе, только ругался и топтал самолюбие. Рядом пыхтел Серж, из-за которого они, собственно, и нарвались.
Руки дрожали. Каждый новый жим казался последним, но просто лечь на пол, признать свою слабость было нельзя. И, не смотря на рвущиеся мышцы, он продолжал двигаться в заданном ритме. Лучше надорваться, чем позволить прапору его унизить. Прапорщик это умел очень хорошо. В смысле, ломать личности.
В груди болезненно клокотало. Жилы, кажется, были на пределе.
Надо собраться, надо взять себя в руки. Ни о чем не думать, только двигаться. Выполнять задачу. Идти к цели. Все остальное не важно.
— Рраз-два! — надрывался прапор. — Спину держать, я сказал!
Александр кинул косой взгляд на Сержа. Они дружили с самого детства. После школы вместе решали, куда пойти. Александру было все равно. Серж раздумывал об армии. Его привлекала высокая зарплата и, конечно, форма. Лычки, шильдики, погоны, медальки — все это казалось атрибутом мужественности. И не только Сержу. Известно было, что на военных девчонки клюют лучше, чем на артистов. Еще бы, артист это известность и только. Артист изображает настоящего мужчину. А военный — сам по себе мужик. Конкуренцию им составляли разве что спейсмены, но дорога в астронавты Сержу была заказана, а в армию взяли.
Погребняк взглядов друга не разделял, но пошел за компанию. Какая разница, куда идти. Впереди жизнь длинная, она сама все решит.
Жизнь решила. Пока Александр с другом выбивали пыль из плаца, учились выживать и уничтожать, пока становились настоящими мужиками, подруга Сержа не стала дожидаться метаморфозы и нашла себе другого мужика, пусть и не совсем настоящего.
Для Сержа это стало ударом. Александр сочувствовал другу. Серж решил бежать домой и расстроить свадьбу своей половины.
В увольнение не отпустили. Тогда Серж решил действовать самостоятельно. Александр поддержал друга словом и делом. Сбежали.
На свадьбу попали к успешному ее завершению. Молодые улетели в путешествие, Серж плакал, потом надрался в стельку. Александр утешал, потом тащил пьяного товарища, хотя сам едва держался на ногах. На другой день оба протрезвели и унылые вернулись в часть.
Теперь вот отжимались.
— Рраз! — рычал прапорщик, будто умел считать только до одного, максимум до двух.
Серж сдался первым. Руки подломились, и он без сил шлепнулся на живот.
— Поднимайся, сученок. Здесь армия, армии не нужны слабаки.
Александр продолжал отжиматься не понятно на каком резерве. Жилы трещали. В ушах звучало привычное «рраз-два!», хотя прапорщик уже не командовал.
Серж попытался подняться, но не смог, лишь повернулся чуть на бок и как-то по-детски подтянул ноги к животу.
— Тряпка, — брезгливо бросил прапорщик, плюнул и, развернувшись на каблуках, вышел.
Только бросил через плечо:
— Погребняк, отставить отжиматься. Обоим неделя гауптвахты.
Александр подобрал под себя ноги, присел на корточки. С трудом поднялся. Серж лежал рядом, по щеке его размазался влажный ручеек. Под взглядом Александра он отвернулся, спрятал лицо, но не встал.
Потом была неделя гауптвахты и еще почти неделя ада. Прапорщик не упускал ни одной возможности, чтобы задеть, пнуть, ударить побольнее. Убивал морально. Делал это расчетливо, цинично. В этом он был профессионалом.
«Армии не нужны слюнтяи», — так говорил он. И не просто говорил, а свято в это верил, считая своей задачей убирать ненужных армии людей на ранних этапах.
На шестой день Серж сломался окончательно. Написал рапорт, собрал чемодан, послал прапора на три известных литеры, будучи уже гражданским лицом, и уехал.
Александр остался. Не захотел сломаться и не сломался. Спустя пару дней издевки со стороны прапорщика прекратились, все вернулось на круги своя. Все, если не считать нескольких потерь.
Погребняк потерял друга. Он готов был ради Сержа на все, поддерживал его в любых дурацких затеях. Следом за ним пришел сюда, вместе с ним и для него нарушил все писаные правила. На равных получал наказание. А Серж его бросил. Сломался, струсил и бросил. Предал. Александр понял это абсолютно точно и принял как-то отстраненно. Почему?
Возможно, потому что вторая потеря почувствовалась немного раньше. Он потерял себя. Потерял того юного Погребняка, который умел дружить и любить, который верил в простые искренние истины, на поверку оказавшиеся пустым звуком.
Тогда тоже был нервный срыв, опустошение. Потом он сказал себе: «Надо собраться, надо взять себя в руки». И все прошло.
Все стало проще и понятнее, когда ушли симпатии, а место морального аспекта занял устав, инструкции и поставленная задача. Прапор стал понятнее. Система стала понятнее. И то, что Серж в ней удержаться не мог, тоже было теперь ясно, как день.
В части он провел еще два года. Друзей больше не заводил. Приятелей тоже. Всем улыбался, ни с кем не делился ничем. Все свое существование подчинял поставленным задачам. Заработал погоны.
Затем его как-то дернули на ковер и познакомили с человеком из Агентства. И человек сделал Александру предложение из разряда тех, от которых не отказываются.
А дальше была карьера в Агентстве, серьезные задания, капитанские погоны, первая межзвездная экспедиция. Просто надо было один раз взять себя в руки…
…Дождь барабанил по незнакомым джунглям, шлепал по листьям, скапливался, стекал ручьями. Фляга набралась доверху, из нее уже текло через край. Пусть. Вставать было лень. Хотя… надо взять себя в руки.
Александр собрался подняться, но не успел. Сверху свесилось что-то большое, яркое, закачалось перед носом.
Понимание пришло не сразу. Яркое было каким-то плодом, похожим на небольшую дыню. Плод покачивался, обвитый знакомым щупальцем.
Погребняк повернул голову и посмотрел наверх. На стволе, чуть выше, сидел Осьминог. Отметив внимание к своей персоне, отвел назад два щупальца и щелкнул тихо, просительно.
Головоногий подсунул неизвестный плод под самый нос, словно предлагая угощаться. Александр молча принял «дыню». Щупальце вспорхнуло над головой, застыло в нерешительности.
«Нужен контакт», — почти услышал Александр, хотя прикосновения не было.
Надо взять себя в руки.
Он посмотрел в грустные глаза Осьминога и, не говоря ни слова, едва заметно кивнул. Щупальце благодарно скользнуло по волосам.
«Ешь. Это можно. Это насытить тело», — тут же возникли образы.
Александр повертел в руках плод.
— Как это едят-то хоть, — спросил беззлобно и сам порадовался тому, как ровно прозвучал голос.
Он был спокоен. И, кажется, впервые за много лет не играл.
Глизе 581-g. 23:21 с момента высадки