— У вас интересное лицо, — сказал Гитлер Игорю. — Подойдите ближе. Я не кусаюсь.
Космонавты подошли. Перед троном Адольфа стояли невысокие стулья.
— Садитесь. — Великий Учитель махнул рукой. Тонкая пергаментная кожа, через которую будто просвечивают кости, синие вены. Но при этом Гитлер не производил впечатления дряхлости.
— Очень интересное лицо. Я иногда рисую, правда, меньше, чем хотелось бы. Когда-нибудь я попробую написать ваш портрет. Все-таки вы первый пришелец на моей планете.
— Спасибо, если нужно позировать, я готов, — ответил Игорь, совершенно не зная как себя вести и что говорить. Да еще предупреждение офицера Бруннера…
— Не нужно. У меня хорошая зрительная память. Портреты, что висят в галерее у нашего фюрера, мои…
Баркер громко икнул, а потом спохватился и зажал рот ладонью.
Сухая бледная рука Гитлера взяла с небольшого столика, что стоял рядом, колокольчик. Мелодичный звон разнесся по огромному залу.
Тотчас, неведомо откуда, появился слуга. Возле каждого землянина возникла чашка с местным чаем.
— Люблю этот отвар. Местная травка, которая заменяет кипрей. Но не полностью, увы. На Земле осталось кое-что, по чему я скучаю.
— Что же?
— О, — Гитлер улыбнулся, — ничего сентиментального. Но кое-каких трав не хватает. Например, крапивы. Суп из свежих ростков этого растения невероятно полезен. Вы не пробовали?
— Когда-то давно. В детстве.
— Да-да. В детстве. Знаете, я, несмотря на возраст, помню все. Даже тот вкус, тот запах, который стоял на кухне, когда мама готовила этот весенний суп. Тут не растет крапива. Это, наверное, то немногое, что меня не устраивает в этом мире. В остальном, все в порядке.
Гитлер говорил спокойно. Неторопливо, как говорят все старики.
— Расскажите, как там Земля? Мне было интересно, до Берлина дошли американцы? — Адольф посмотрел на Баркера. — Вы же американец?
— Да… — Кларк в этот момент пробовал пить любимый отвар Гитлера и едва не поперхнулся, со звоном поставил чашечку на блюдце. — Но вошли не они… То есть не мы.
— А кто?
— Они. — Баркер покосился на Богданова. Потом непонятно смутился и покраснел. Японцы невозмутимо созерцали Великого Учителя.
— Значит все-таки русские. Да… — Гитлер на мгновение прикрыл глаза. — Как там Берлин?
— Берлин — это столица Германии, — как на уроке, ответил Игорь.
«Что я несу?..» — промелькнуло у Богданова в голове.
— Германии? — Адольф снова улыбнулся. — А как там Германия? Бросьте этот официоз, капитан. Расслабьтесь. Это просто частный визит. Думайте обо мне, как об обычном любопытном старике. Ролью Великого Учителя я уже насытился. Расскажите о своей Земле. О Германии. Что там… происходило, что происходит? Кто у власти? Кто в Рейхстаге?.. Если он, конечно, еще цел.
— Президентом Германии сейчас является Генрих Али-Масур. Но национальные правительства не играют такой роли в мировой политике, как раньше. Сейчас все самые важные решения принимаются в ООН.
— ООН? Что это?
— Организация Объединенных Наций.
— Кажется, припоминаю. Об этом говорили еще в сорок втором. Абсурдная идея. Неужели она работает? А этот Али-Масур? Араб?
— Ну… — Игорь пожал плечами. — Да. Но, кажется, по отцовской линии… Он гражданин Германии.
— Моя бедная страна, бедная страна… — Гитлер покачал головой. — Бедная, бедная…
Он надолго замолчал, глядя в сторону большого окна. Такого же, как в кабинете фюрера.
— Могу я спросить? — поинтересовался Богданов.
— Да, конечно… Что угодно.
— Полет… То есть, как вы оказались на этой планете? У нас не сохранилось никаких данных о том, что Германия имела свою космическую программу. Первые полеты начались только в шестидесятых годах двадцатого века.
— В шестидесятых? — Гитлер хмыкнул. — Надо же… Даже тут мы были впереди. Вы хотите знать, как это было? Я расскажу. Его звали Вернер фон Браун…
1939 год, март. Остров Узедом. Центр разработки ракет. Военная база Пеенемюнде
Ракета.
С жидким огнем вместо крови. Холодным разумом микросхем постигающая пространство. Готовая объять его. Сжать. Скрутить внутри себя и исторгнуть, оттолкнувшись от него далеко-далеко. В пустоту.
Глубокую, зияющую, бездонную пустоту.
Такую, как он ощущал сейчас.
Вернер фон Браун стоял у окна и смотрел сквозь стекло, не видя пейзажа по ту сторону.
В душе была пустота. В пустоте металось отчаяние.
Не будет никакой ракеты. Никто не полетит к звездам. Все напрасно.
Напрасны эксперименты, начиная от неумелых детских попыток в Берлине, и на острове Шпикерог. Напрасно Карл лишился возможности ходить, лишился нормальной жизни. Пусть даже у несуразного гения в нелепых очках и с вечно засаленными волосами никогда не было шансов на нормальную жизнь, но, по крайней мере, он мог бы ходить, а не вертеть колеса инвалидной коляски. И все это зря.
Зря Вернер грыз неподдающуюся физику и математику, вытягивая ничего не значащие оценки. Зря учился с абсолютно фанатичным рвением. Зря вступил в СС, чтобы защитить докторскую без обсуждения.
Стоило ли становиться самым молодым доктором технических наук в Германии, рваться вперед, строить карьеру, возглавлять лабораторию, запускать с Риделем «Макса и Морица»… Смешная шутка — две убийственные ракеты, прозванные в честь двух комиков. Обхохочешься.
Стоило ли производить впечатление на фон Фрича, получать гранд в двадцать миллионов на новые разработки? Стоило ли достигать поста технического директора, чтобы в конечном итоге все рухнуло?
К чему? Чтобы в один злосчастный день к нему пришел один ничего не смыслящий в его работе человек и волевым решением сломал крылья и скрутил руки?
Один человек. Казалось бы — пустяк… но человека звали Адольф Гитлер, и одним словом он урезал бюджеты и закрыл половину проектов.
Видимо, детской мечте не суждено было сбыться. Вернер всеми силами рвался в космос, а фюреру нужны были ракеты для войны. Да и в их надобности после довольно резкого разговора Гитлер усомнился. А разговор вышел резким. Браун играл с огнем, шел по краю, рискуя потерять не только финансовую поддержку и пост.
— Вернер.
Фон Браун обернулся. Курт сидел в инвалидном кресле, в нескольких шагах от него. Коляска была хорошо смазана, и Кляйн умел подкатывать абсолютно тихо. Интересно, как давно он здесь?
Вернер посмотрел на соратника. Спокойно, ровно. Это он умел. Какой бы апокалипсис не грохотал внутри, внешне фон Браун оставался абсолютно спокоен и непроницаем. Железный человек. Для других, не для самого себя. Что происходит с ним на самом деле могли догадываться лишь близкие.