Крепче б не было в мире гвоздей.
Н.С. Тихонов
К стыду своему крылатое выражение насчет людей-гвоздей большую часть жизни я приписывал Маяковскому и лишь недавно, благодаря Интернету с удивлением обнаружил, что эти бессмертные строки написал какой-то неведомый мне Николай Семенович Тихонов. Век живи — век учись.
Все это я не к тому, чтобы повиниться в своих заблуждениях. Данная цитата пришла мне на ум, когда, сидя на жестком стуле перед начальственным столом Чигура Владимира Ивановича, я смотрел в его серо-стальные глаза и поневоле испытывал трепет перед этим человеком, как многие считают, способным ради дела пустить в расход родного отца.
Владимир Иванович с интересом и во всех подробностях расспрашивал меня о том, что произошло в антикварной лавке Куриноса Фасиза. Вообще-то, письменные отчеты мы со стажером уже успели составить, как положено в пяти экземплярах: один — моему непосредственному начальнику Альмансору Святославу Игоревичу, второй — начальнику собственной безопасности, третий — в архив. Для чего нужны еще два экземпляра, я не имел ни малейшего представления и как-то не особенно интересовался этим вопросом — принтеру по барабану, сколько копий распечатать, а мне лишнюю закорючку поставить также не в лом.
Поначалу, я думал, что письменного отчета будет достаточно, и нас с Квагшем оставят в покое, однако пророчество Бормана о том, что правая рука Хороса возжелает допросить скромных сотрудников «Линии», не было пустым звуком. Нас действительно вызвал Чигур, причем допрашивал по отдельности и самое интересное, рядом с Чигуром сидел Ларс Артеди, высокий рыжий швед, прикомандированный не так давно из Западно-Европейского филиала. Ларс не сводил с меня пронзительно-синих глаз, и что более всего меня нервировало, постоянно дергал себя за рыжую щегольскую бородку.
Насколько мне известно, этот с виду добродушный парень, любитель пива и русских красавиц, считается одним из самых сильных эмпатов на Земле. Вполне вероятно — телепатом. До сих пор я не был знаком с ним лично и по большому счету, не очень этого жаждал. Мне вполне хватает одного зеленокожего уникума, для которого мое душевное состояние — суть открытая книга. Благо Квагш мысли не умеет читать, иначе он здорово расстроился бы, ознакомившись с некоторыми моими невысказанными вслух соображениями относительно его персоналии. Вообще-то, ничего такого я в себе не держу, Латинга уважаю как верного товарища, но некоторые его замашки здорово раздражают и временами нервируют. Например, до сих пор не могу привыкнуть к тому, что его глаза, могут запросто вылезти из орбит и воспарить над головой, вращаясь в разные стороны на тонких длинных жгутиках, а еще к тому, с какой ловкостью его длинный липкий язык отлавливает самых быстрых и неуловимых насекомых.
Я, конечно, понимаю, случай неординарный — не каждый день рутинная, на первый взгляд, операция заканчивается таким количеством жмуриков. К тому же, убит иномирянин, хоть и гнилой насквозь, но все-таки. И еще, не всякий бандит разгуливает по Москве со спецоборудованием, изготовленным в иных мирах. Но мы-то со стажером тут причем? За каким хреном Чигур пригласил в качестве живого детектора лжи Ларса Артеди? Обычно ему вполне хватает собственной проницательности. Что-то подозревает или опять его хваленая интуиция мозгам покоя не дает? К тому же за Хороса остался — нужно начальственную прыть показать всему личному составу и, вообще, кто в доме хозяин. Ох уж мне эти бывшие большевики! Ладно, на то он и зам, чтобы бдеть в отсутствие начальства. А мы с божьей помощью как-нибудь прорвемся.
— Итак, Федор, все, что ты сейчас поведал, не противоречит твоему письменному докладу, просмотренной нами видеозаписи и рапорту начальника отдела Собственной безопасности, — Недовольно просипел простуженным голосом Чигур.
Складывалось впечатление, что он здорово нас с Квагшем в чем-то подозревает, но никак не может найти недостающие доказательства, чтобы подвергнуть какой-нибудь экзекуции. Садюга неисправимый. Ему бы только инакомыслие искоренять. А сам Вальжана проморгал у себя под носом. Француз-то наверняка в бега подался. Ищи теперь парня по всей бескрайней Ойкумене.
— А разве могло быть иначе? — Надеюсь, крайнюю степень обиды на лице мне удалось изобразить вполне правдоподобно.
Но регистратор, никак не отреагировав на мою реплику, продолжал:
— Однако есть у меня к тебе еще парочка вопросов. — Я напрягся, стараясь не пропустить ни одного его слова. — Во-первых, объясни-ка мне, друг разлюбезный, почему твой напарник раньше времени деактивировал записывающую аппаратуру? И, во-вторых, откуда у обыкновенных московских бандитов запрещенное к ввозу на Землю спецоборудование?
— Какое спецоборудование? — «Удивлению» моему не было предела. Скажу по секрету, этот момент я специально отрабатывал под чутким руководством Квагша — чтобы ни один детектор лжи, неважно живой или электронный, не смог меня уличить в неискренности. — Ничего не знаю. А насчет «мотыльков» у стажера поинтересуйтесь. Мне ничего внятного от него добиться не удалось, говорит, получил приказ от своих духов-хранителей, мол, нельзя, чтобы они продолжали летать. Дикий народ, сплошь табу и откровения свыше.
— Правда что ли не знает? — вопрос Чигура на этот раз был адресован эмпату.
— Он вполне искренен, Владимир Иванович, о существовании… — начал было Ларс, но не успел довести до логического завершения свою мысль. Чигур, легким взмахом руки не позволил раскрыть «великую тайну». Это насчет экранирующих амулетов и очков с поляризованными стеклами — тоже мне великая тайна.
— Хорошо, — взгляд серых глаз дознавателя, вопреки всякой логике, стал еще жестче, как будто он — офицер СМЕРШ, а я — тщательно законспирированный агент Абвера, засланный с целью покушения на жизнь товарища Сталина. — В таком случае, как ты объяснишь дорожно-транспортное происшествие, произошедшее нынешним утром?
Ну ваще! Я готов аплодировать ему руками и даже ногами. Чигур в своем репертуаре. Похоже, что-то учуял старый лис. Если бы он к тому же узнал, о покушении в метро, и то, что сегодня утром в мой дом приходил ликан, меня взяли бы в оборот и начали прессовать со всей серьезностью. О, если бы я только мог сослаться на Хороса, меня бы тут же отпустили и, вполне вероятно, даже с извинениями. Но по какой-то необъяснимой причине Главный Хранитель решил напустить тумана таинственности: меня обязал изображать чужого среди своих, а сам смылся в неизвестном направлении. Может быть, никакого Сердца Бога вообще не существует, и Федора Листопада в данный момент попросту тестируют на предмет личной преданности Их Величеству Хоросу, или еще для чего-нибудь.
— А я-то тут причем? — На этот раз недоумение в моем голосе было абсолютно неподдельным. — Разве мой москвич — между прочим, раритетная модель — пересек две сплошные и таранил КАМАЗ? Нам с Квагшем еще здорово повезло, что мне удавалось какое-то время удерживать «Ласточку» под контролем. Царствие ей Небесное! — Хотел осенить себя троеперстным православным знамением, но, наткнувшись на суровый взгляд бывшего бескомпромиссного сталиниста-ленинца, передумал.
— Не при чем, говоришь? — отчего-то укоризненно покачал головой Владимир Иванович и еще раз внимательно посмотрел мне в глаза, как будто старался прочитать в них что-то известное ему одному. Затем перевел взгляд на эмпата и, не получив от того никакого уличающего меня во лжи тайного знака, продолжил: — Ладно, Федор, пока свободен. — «Пока» он многозначительно выделил, мол, пока свободен, но не обольщайся, мое бдительное око внимательно следит за тобой. — Обвинения в превышении должностных полномочий и незаконном применении табельного оружия с тебя снимаются.