Нацрей просидел целый час в этой комнате, чтобы еще раз проверить порядок смены часовых. Он осознавал, что проделал весь этот путь не для того, чтобы в последний момент погибнуть от стрелы солдата. Наконец араб решил, что наступил подходящий момент, и, сделав три-четыре быстрых движения, спустился вниз по веревке. Потом Нацрей начал раскачиваться взад-вперед, пока его не отнесло вправо, и ухватился за подоконник в комнате Вульфгара.
В королевской спальне было темно. Там горела одна-единственная свечка, оставленная на тот случай, если королю захочется выйти по нужде. Свет был достаточно слабым, так что Нацрей видел скорее тени, чем сами предметы, но его это вполне устраивало.
Конечно, бывало и такое, когда ему не удавалось зарезать свою жертву, потому что обреченный на смерть ночевал не в своих покоях, а у любовницы. Но удача — в отличие от Зигфрида, Нацрей ни в коем случае не назвал бы это судьбой — была на стороне убийцы. Вульфгар спал в своей кровати, о чем свидетельствовал громкий храп, наполнявший королевскую спальню.
Кинжал, поблескивающий на поясе Нацрея, был маленьким и очень острым. Некоторые римляне, побывав на войне в восточных странах, использовали такие кинжалы для бритья, хотя для этого нужно было обладать определенной ловкостью: в конце концов, этот кинжал предназначался для того, чтобы перерезать горло, а не снимать волосы.
Ксандрия была настолько возбуждена, что не могла думать ни о сне, ни о еде. Вернувшись в замок, девушка не стала ждать, пока придет конюх, чтобы забрать ее коня, а просто оставила его перед входом в холл.
Она должна была поговорить с отцом! Срочно!
Ксандрия понимала, что Зигфрид не был тираном и не желал падения Ксантена. Если Вульфгар поймет это и если ему дорога его жизнь, то он должен найти выход. Не может быть, чтобы обе стороны не хотели вести эту войну, а она все же продолжалась и продолжалась за счет народа.
Ксандрию вела не только надежда на мир.
Зигфрид.
Он был всем, о чем она мечтала. Каждый его поцелуй вызывал в ней дрожь, причем более сильную, чем та, которая охватывала ее в сладострастных снах. Его рука была нежной и в то же время уверенной, и она не могла решить, на какой части тела ей бы хотелось почувствовать эту руку больше всего.
Свою накидку Ксандрия сбросила на бегу где-то в коридорах ксантенского замка. Кто-нибудь из слуг ее поднимет, а если и нет, то какая разница? Впервые за много лет принцесса была счастлива, и ее счастье не может не повлиять как на отца, так и на народ. Им предстояли великие дела!
Конечно же, она знала, что Зигфрид требовал себе Ксантен, а король скорее прибил бы себе корону к голове гвоздями, чем позволил бы ее отобрать. Но если они оба хотели мира, то нужно было прийти к какому-то решению. Ксандрия была уверена в этом! Может, Зигфрид останется править в Ксантене, который принадлежал ему по наследству, а Вульфгар отправится в Исландию. Холодный остров очень подходит его жестокому характеру…
Стражники едва успели убрать копья в стороны, когда Ксандрия пробежала мимо них. Они поздоровались с ней, но принцесса их не слышала.
Ксандрии всегда было трудно открывать тяжелую дверь в покои короля, потому что для мощных дверных петель требовалась мужская сила. Но сегодня ночью Ксандрия была сильнее всех в мире и стремительно бросилась своим нежным телом на деревянную дверь, которая со скрипом распахнулась.
— Отец! — закричала принцесса. — Просыпайся! Нам столько всего нужно обсудить! Я…
Она замерла. Ей потребовалось какое-то время, чтобы глаза привыкли к мерцающему свету единственной свечи. Только тогда девушка поняла, что здесь произошло.
Вульфгар лежал на спине, одеяло было отброшено в сторону. Его горло, перерезанное от уха до уха, казалось сплошной раной. Кровь из-под бороды стекла на кровать, окрасив простыню в красный цвет. Словно сомневаясь в смерти короля, убийца вонзил в грудь Вульфгара кинжал, проткнувший его холодное сердце.
На стуле возле кровати сидел смуглолицый мужчина в темной одежде. Странно подвернув под себя ноги и закрыв глаза, он тихо молился. При этом он пользовался языком, которого Ксандрия никогда не слышала. Чужой язык напоминал ей жужжание.
У принцессы закружилась голова. Жестокость этого поступка, непредсказуемые последствия… Ее голова заполнилась беспорядочными мыслями, а кровь отлила от щек.
Принцесса прислонилась к тяжелой деревянной двери, чтобы устоять на ногах.
Двое привратников тоже вошли в комнату, удивившись странному поведению Ксандрии. На мгновение они, казалось, онемели, но затем один из них закричал:
— Король мертв! Вульфгара убили!
Эти слова эхом разнеслись по коридорам, а солдаты передавали их все дальше и дальше. Когда Ксандрия осознала смысл этих слов, у нее подкосились ноги и она потеряла сознание.
С утра на линии фронта было необычайно тихо. По земле еще стелился туман, а трава была влажной от росы. Зигфрид поприветствовал генералов, которые хорошо отдохнули и были готовы выполнять приказы своего предводителя.
— Где Нацрей? — спросил принц.
До этого дня его друг не пропустил ни одного совещания. Однако ответа на свой вопрос он не получил, ибо никто не знал, куда подевался араб.
Зигфриду так и не удалось поспать. Всю ночь он думал о Ксандрии и битве с войском ее отца. Он хотел найти решение, благодаря которому войну можно было закончить быстро и с минимальными потерями для народа и солдат. Вот почему ему нужен был Нацрей, его друг и лучший советник. В конце концов, именно он постоянно советовал ему использовать не только силу меча.
Ксантенское войско вело себя сегодня очень странно. Даже в стратегических местах не начинался бой.
— Похоже, уставшие солдаты Вульфгара проспали войну, — пошутил один из генералов, входя в большой шатер, предназначенный для военных советов.
— Мы можем этим воспользоваться, — пошутил Зигфрид в ответ. — Это напоминает нам о том, что ксантенцы прижаты к стене. Их становится все меньше, и они не в состоянии отражать наши атаки. Возможно, им удастся задержать падение, но отнюдь не предотвратить его.
— Надо извести голодом это отродье, — прорычал Гедерих, старый воин, участник многих сражений. Он наверняка принял бы сторону Зигфрида и без денег, потому что для этого франка война была как эликсир жизни. — Зачем нам вообще нападать? Если мы еще два-три месяца будем осаждать ксантенцев, они и меч поднять не смогут, когда наше войско войдет в город.
— Страдания народа не могут быть такими же, как страдания солдат, — сказал Зигфрид, вспоминая прошедшую ночь. — Ксантен повержен, но мы пришли сюда не для того, чтобы добить его.
Военачальники недовольно переглянулись.
— В чем же смысл войны, как не в унижении и порабощении противника?
Раздался стук копыт — верный знак того, что к лагерю приближался гонец.