– Не доехать нам до холма, – кротко сказал комендант. – Он же заколдованный, не доехать до него и не дойти… – После этого все замолчали, и на спидометр намоталось еще семь километров. Холм поблизости не приблизился ни на метр.
Братья СТРУГАЦКИЕ
Расскажу еще три истории, уже не имеющие к курганам непосредственного отношения, но прямо относящиеся к тому, как сталкивается русский человек с таинственным миром первых жителей Сибири.
290 километров пробивается Енисей через хребты Западного Саяна между Тувой и Хакасией. Река течет здесь в узкой долине, местами – в каньоне шириной всего 100 метров. Здесь по реке или опасно, или вообще невозможно плыть. Даже катер с мощным двигателем сносит на порогах, особенно на Большом пороге. Здесь, близ устья реки Казырсук, русло реки становится ниже на 6 метров на протяжении 320 метров порога, а скорость течения достигает 8 метров в секунду.
Плыть по реке на этом участке невозможно, а ехать по вьючной тропе – вполне сносно. Тропа много раз отойдет от реки, поведет через каменистые, страхолюдные кручи, где рев порожистой реки почти стихнет в отдалении, и только через много километров опять выведет в долину Енисея. Никакая телега, никакая арба с колесами из цельных срезов бревен не проедет по такой дороге. Есть другие тропы, поудобнее, через Аскиз и Абазу… На месте этих троп русские быстро построили дорогу, по которой можно ехать и на телеге, а после войны сделали удобную автомобильную трассу через Саянский перевал.
Но здесь – самая близкая дорога, и не так уж много надо было везти древнему человеку – вполне хватало вьючных лошадей. Не зарастала эта тропа до самого последнего времени, до эпохи самолетов и грузовых автомашин.
В том месте, где могучая река пробивает, наконец, хребты, растекается по равнине, русские еще в XVIII веке построили село Означенное. А выше Означенного, близ современного поселка Майна, в нескольких километрах находилось старинное кладбище. Не только все обитатели Тувы и Хакасии хоронили здесь своих людей. Путников, которые скончались в пути, а до их родины неблизко, поневоле тоже хоронили в этом месте. Уйгурские могилы, тибетские, китайские, монгольские, ойротские, тангутские, сартские – вся Центральная Азия представлена здесь, на этом клочке земли, наклоненном на северо-восток, к Енисею.
У этого кладбища была особенность. Каждую ночь, ровно в полночь, на кладбище раздавался голос. Откуда он шел, было неясно. Говорил мужчина, но возраст его не взялся бы определять никто. Говорившему могло быть восемнадцать, а вполне могло быть шестьдесят. Какой-то бесплотный, шелестящий голос, словно бы и не живого существа. Тихий голос бесстрастно произносил что-то вроде: «Теки мордо селла поки тева». По крайней мере, я услышал именно такие сочетания звуков.
Все местные жители прекрасно знали об этом голосе. Знали и археологи, и всегда приводили на кладбище очередного новичка. Когда идешь в большой группе людей, не страшно. И все-таки бывает жутковато, когда звучат бесстрастные, шелестящие слова над спящими равнинами, под нависшими громадами хребтов.
Голос записывали на магнитофон, язык пытались определить, слова понять, угадать, расшифровать… сделать понятными одним словом. Много раз пытались определить, откуда все-таки исходит звук. Все, конечно же, безрезультатно. Никто не узнал ни источник звука, ни что говорил удивительный голос, и на каком языке. И не узнает никогда, потому что кладбище затопили в 1980 году при заполнении ложа Саяно-Шушенской ГЭС. Я был в числе последних, кто еще слышал этот голос… да и то уже вода подступала к кладбищу.
Сам по себе неизвестный голос, произносящий непонятную фразу на «рыбьем языке», многим напомнил, конечно же, что-то из братьев Стругацких, – помните, Голос Пустоты из «Полдень, XXII век»? Горбовский производит впечатление на Майку, рассказывает про Голос… Сказка про будущее, которого не будет, помните?
«Есть такой любопытный эффект… Если включить бортовой приемник на автонастройку, рано или поздно он настроится на странную передачу. Раздается голос, спокойный и равнодушный, и повторяет одну и ту же фразу на рыбьем языке. Я слышал это, и многие слышали, но немногие рассказывают. Это не очень приятно вспоминать. Ведь расстояние до Земли невообразимое. Эфир пуст – даже помех нет, только слабые шорохи. И вдруг раздается этот голос…»
Так вот, я мог бы назвать археолога, который еще в начале 1960-х работал в этих местах и знавал Аркадия Стругацкого. Интересно претворяются сюжеты в творчестве больших писателей!
Было, кстати, там и более позднее кладбище, русское, и, конечно же, тоже ушло под воду. Чуть позже, в 1983, я встретился в экспедиции с человеком, строившим ГЭС, с инженером. Был он сильно пьян и скорее всего сильно пожалел потом о сказанном, если, конечно, запомнил. Во всяком случае, утром он меня избегал, быстро собрался и уехал. А рассказ был примерно такой:
– Вот как вода пошла… Тут только до меня доперло: скоро же не будет ничего. Совсем же скроет. Сам я из… (и он назвал свою деревню, которую я называть не буду) и с детства все это помню: и как всадник с пикой едет, а травы все равно выше. И как хлеба всходили. И избы старые, с резьбой. Таких счас нету, у всех другие дела, – эту фразу инженер выговорил с особенной злобой, про дела. – То все расчеты, дела (последнее слово опять с исключительной злобой). Энтузиазм (непечатные слова). Выслужиться (непечатные слова) перед (непечатные слова). А тут вдруг и дошло. Беру я сына, он тогда в девятый перешел, взял машину и поехали.
А там вода колебалась. Поднимется, а потом снова опустится, так раза три. Все через кладбище.
Тут инженер поднял лицо и уставился мне прямо в глаза отчаянным взглядом безумца. Взгляд стал осмысленней, трезвее, и он нырнул лицом, впился губами в край кружки, уходя от неприятной памяти.
– Ну и кости везде… Идем, и под каблуками хрустят. И свежие (опять торопливый глоток), и старые совсем, рассыпаются. Везде они, не получается идти, чтоб не ступать. А сын тогда и говорит: мол, по дедам-прадедам идем. А я молчу. Хочу показать могилку, где его дед и мой дед с бабушкой лежат. А найти не могу, берег изменился, все зализано. Ну ничего… А сын и опять говорит: наверное, мы и по их костям прошли, по деду Косте с бабушкой Натальей. А я молчу, потом показал… Наугад. А парень понял, говорит: какая, мол, разница, если их кости все равно по всему берегу и по всей реке разбросаны? И правда…
Инженер надолго присасывается к кружке. У меня тоже возникает потребность сделать несколько жгучих глотков, хотя спасибо Тебе, Господи, почти все мои предки лежат в известных мне местах, в своих могилах. Кроме разве что родственницы, сгинувшей в Актюбинских лагерях, – эта лежит неприкаянно. А инженер продолжает:
– Что, археолог, на прошлое вас, козлов, тянет?! – Он уже опять совсем пьян, еле ворочает языком, дико сверкают глаза. – А насчет будущего не думал? А? Так вот, – говорит он вдруг трезво и внятно. – Нет у нас будущего. Нет. По костям дедов-прадедов…