Несмотря на это, Лоури встал, обошел вокруг стола, сгорбившись, словно от непосильной ноши, и потянулся к дверной ручке. Однако он не довел движение до конца, так как доктор встал на его пути и покачал головой. Мягко, но настойчиво, с тенью грусти в голосе он сказал:
— Нет, Лоури, не надо. — Доктор Мейн говорил очень тихо, и по его уставшему лицу было видно, что этот человек давно достиг предела своих сил и возможностей. — Не заходи. По крайней мере… сейчас.
Лоури знал, что доктор Мейн прав: зачем мучить себя и Джейн еще больше? Это ничего не изменит: правда останется прежней, как ни старайся закрыть на нее глаза. Хотя иногда это помогает.
— Это мальчик, да? — прошептал он.
Мейн кивнул, не поднимая головы. Его лицо было бледным, а в глазах стоял ужас, который выдал Темплесу больше, чем если бы доктор пустился в объяснения. Лоури шумно сглотнул, чувствуя, как в горле начал расти твердый колючий ком.
— Все… так плохо? — отважился он продолжить разговор.
Мейн вздохнул, потом выпрямился, провел рукой по глазам и пронзительно посмотрел на Темплеса. Его ресницы дрожали.
— Он… будет жить, — наконец вымолвил он. — И насколько я могу судить, умственно мальчик здоров.
Лоури засмеялся, но смех его прозвучал как крик.
— Умственно? — с горечью повторил он. — Ну да. Вы имеете в виду, что он будет полностью нормальным здесь? — Он коснулся рукой лба и уставился на врача горящими глазами. — Конечно, он вырастет абсолютно нормальным и однажды научится думать, а позже и говорить. А потом, когда-нибудь, он будет стоять или сидеть передо мной, или что он там еще сможет, и спросит меня: «Папа, почему я не такой, как другие?» И что я должен буду ответить ему, когда он задаст мне этот вопрос? Что он расплатился за то, что сделал когда-то его пра-пра-прадед?
— Пожалуйста, Лоури, — мягко произнес Мейн. — Я… я понимаю тебя, поверь мне. Но ведь могло быть еще хуже.
Он попытался улыбнуться, подошел к Лоури и по-дружески положил ему руки на плечи.
Лоури резко отшатнулся и сбросил с себя руки Мейна.
— Хуже? — прохрипел он. — Вы ведь даже не знаете, о чем говорите, доктор! Это может становиться только хуже, но… это не означает, что… — Он запнулся, сжал кулаки от бессильной ярости и почувствовал, как из его глаз, обжигая лицо, потекли горячие слезы. Но он не стыдился этого. — У вас есть дети, доктор Мейн? — тихо спросил Лоури.
Мейн кивнул.
— Трое, — сказал он. — Девочка и два мальчика.
— И они здоровы?
Мейн не ответил, хотя, даже если бы он это и сделал, Лоури все равно не услышал бы его слов.
— Вы не знаете, что это такое, — продолжил он дрожащим голосом. — О да, вы понимаете меня, доктор, я вам охотно верю. Вы видели много таких детей, как мой сын, не правда ли? И все же вам этого не понять… Вам не понять, как чувствует себя человек, которого это коснулось. И никто не может осознать этого, если его не коснулась эта беда. — Голос Лоури задрожал еще сильнее, и он вдруг начал трястись всем телом. — Я не хочу больше терпеть, доктор, — прохрипел он. — Я… я слишком долго мирился с этим. Пора покончить с безумием. Я…
— Успокойся, — мягко произнес Мейн.
Он открыл свой саквояж, порылся в нем и достал маленький футляр.
— Я дам тебе сейчас одно средство, — сказал он и вынул из футляра шприц. — После него ты заснешь, а завтра утром мы обсудим все еще раз, но в спокойной обстановке.
Он протянул свободную руку к Лоури, но тот отшатнулся со сдавленным криком и, словно защищаясь, поднял руки.
— Нет! — произнес он твердо. — Я не нуждаюсь в лекарстве. Если вам хочется вколоть его кому-нибудь, так пройдите в эту дверь и избавьте бедное существо от страданий.
Мейн уставился на него.
— Не греши, — сказал он серьезно. — Ребенок тут ни при чем.
— Ваша правда… — В одно мгновение голос Темп леса стал холодным как лед. Страх и отчаяние будто бы испарились, и вместо них появилась твердая решимость, от которой доктор Мейн содрогнулся. — Вы абсолютно правы, доктор, — произнес он. — Ребенок тут ни при чем. Точно так же, как вы я и Джейн. Но есть человек, который очень даже при чем…
— Прекрати, — сказал Мейн. — Это уже давно прошло. Слишком давно, чтобы можно было что-то изменить.
— …и этот человек сейчас здесь, — продолжал Темплес, не обращая внимания на замечание доктора.
Мейн уставился на него.
— О чем ты говоришь? — спросил он. — Ты… ты, должно быть, ошибся, Лоури.
— Да нет же, доктор, — ответил Темплес. — Я знаю, что говорю. Он здесь. Он живет, доктор. Дьявол живет, и он, представьте себе, не так далеко от Инсмауса.
— Это невозможно, — заявил Мейн, не в силах сдержать дрожь. Теперь в его голосе не хватало уверенности, но, несмотря на это, он продолжил: — Прошло уже почти двести лет, Лоури. Ты знаешь это лучше меня.
— А он все живет, — настаивал Темплес.
Он неожиданно отвернулся, снял с крючка свой плащ и начал одеваться. Дрожащие пальцы не слушались, лицо раскраснелось от волнения.
— Спросите других, если вы мне не верите, — сказал он. — Спросите Флойда, Баннистера или Мэлоуна — все они видели его.
— Видели? — Мейн поперхнулся.
Темплес кивнул.
— Позавчера. Он зашел в трактир — и все увидели его. И я тоже.
Сбитый с толку, Мейн затряс головой.
— Этого не может быть, — пробормотал он. — Это… Наверняка произошла какая-то ошибка. Этот человек просто очень похож на него. Такое случается.
— Это был он, — не отступал Лоури. — Я почувствовал это сразу, как и все остальные. И у него такие же силы, как раньше, доктор. Я ощутил на себе силу его руки, которая сжимала мне горло. Он… он напал на нас. И он победил — один против двенадцати. Он жив, доктор, — тихо повторил Темплес.
Мейн медлил, не сводя с Лоури недоверчивого взгляда.
— И что ты теперь собираешься делать? — наконец спросил он.
Темплес засмеялся, но в его смехе явственно чувствовалась горечь.
— То, что нужно было сделать двести лет назад, — сказал он. — Я знаю, что это не поможет моему сыну стать нормальным и даже, возможно, не снимет с нас проклятие. Но я накажу его за то, что он сделал мне и нашим детям. Я убью колдуна.
— Ты действительно считаешь, что прийти туда еще раз — это хорошая идея?
Мой собственный голос казался мне чужим. Он дрожал, и его звучание выдавало мою нервозность больше, чем мне бы того хотелось. Но Говард ничего не ответил на мои слова и лишь пожал плечами. Затем он выбросил в окно только что подкуренную сигарету и открыл дверь двуконной повозки.
— Пошли, — просто сказал он.