– Как ты? Как чувствуешь себя? Болит что? – спрашивал меня доктор, а я молчал, не совсем понимая, что со мной произошло. Помнил я все и во всех подробностях, память не подвела, только некоторые события задвоились: почему-то за бортом я оказывался дважды, и два раза едва не ослеп по милости Смита. Тот тоже стоял поблизости, опирался на мачту, и мне показалось, что он не очень уверенно держится на ногах.
– Все хорошо, – пробормотал я, и сам удивился, как это легко и просто – говорить, дышать, двигаться. Я шагнул было вперед, но ноги подкосились, я свалился на палубу и меня стошнило.
– По местам! – рявкнул Смит, – прибраться тут, быстро!
Матросов как ветром сдуло, рядом со мной остались только братья и Сильвер, который придерживал меня за плечи и, когда все закончилось, помог подняться и повел к лестнице в трюм. Под ногами что-то мерзко хрустело, я два раза поскользнулся и едва не упал, если бы не Сильвер и доктор, поддерживавший меня с другой стороны.
– Теперь я знаю, как это работает, – услышал я Тэйлора и сначала не понял, о чем это он, а потом сообразил: доктор активировал «обратку», и она отмотала время назад. Значит, мне не показалось, и я попал в пасть скату, где и умер, тварь попросту сожрала меня, как чайка рыбу, а «обратка» вернула меня к жизни. «…дорогая вещь, дороже всех кораблей твоего приятеля вместе взятых. Это как выиграть в лотерею миллион долларов – один раз купить билет и ты богач до конца дней. Даже не миллион, а десять миллионов, или пятьдесят», – слова Сильвера снова прозвучали, да так, точно он говорил откуда-то с потолка.
Я теперь прекрасно понимал, что это такое – воскреснуть из мертвых. Мерзкие ощущения, надо сказать: голова как не своя, в глазах двоится, тело неповоротливое, точно бревно, и очень хочется спать.
– Мне надо отдохнуть, – проговорил я и сам не помнил, как оказался в своей каюте.
Потолок то выгибался дугой, то падал на голову, меня снова затошнило, и я закрыл глаза. А когда открыл, рядом сидел доктор, он перевязал мне ладони и поставил на столик у кровати бутылку виски и широкий низкий стакан.
– Давай-ка выпей, это тебе поможет, – Лесли налил стакан почти доверху и подал мне. Но я вспомнил данное самому себе обещание не пить ничего крепче воды из-под крана и отказался. Доктор сделал вид, что ничего не слышит, заставил меня сесть и поднес стакан к моим губам. Я чуть отстранился, уперся затылком в стенку и спросил:
– Что это было? Вспышка, свет… Я едва не ослеп.
– «Третий фактор», – ответил доктор и, заметив, что я ничего не понял, пояснил:
– Как тебе известно, у ядерного оружия имеется пять поражающих факторов, один из них световое излучение. А эта вещичка, что имелась в запасе у нашего капитана, именно так и действует, я сам еле успел отвернуться. Тому, кто глянет на нее, слепота гарантирована, сетчатку выжигает не хуже сварки. Надеюсь, нашего ослепшего ската уже дожирают твари, что сидели на нем, или кто-нибудь другой сегодня славно пообедал им. Пей, кому сказано, – он заставил меня взять стакан.
– Я не буду, – снова отказался я, но Лесли сделал зверское лицо и заявил:
– Пей, я тебе как врач говорю. Или вколю сейчас наркоз, будешь мультики смотреть. Это приятно, но последствия ужасные, лучше уж похмелье, можешь мне поверить.
И мне ничего не оставалось, как сделать несколько больших глотков. Виски обжег мне глотку, упал в желудок и немедленно растекся по стенкам, всосался в кровь. Стало жарко и душно, накатила такая слабость, что я едва не выронил пустой стакан. Но доктор был начеку, он подхватил его, помог мне лечь, и снова все исчезло – забытье накрыло меня, как одеялом, и я заснул.
Странное дело, но похмелья в том виде, как я его когда-то пережил, не было, и на следующий день я не чувствовал вообще ничего, если не считать мрачных мыслей. Еще зверски саднили ободранные ладони, но это было сущей ерундой по сравнению с остальным. С легкой головной болью мне удалось смириться: я списал все на последствия выпитого и перестал об этом думать, зная, что скоро пройдет само, а вот с мыслями было сложнее.
Даже не мысли – мной владело навязчивое состояние, довольно неприятное, надо сказать – при взгляде вокруг первым делом я думал, что мог никогда больше этого не увидеть. Ни волн, что глухо бились о корпус «Изольды», ни неба, ни парусов, ни мачт, ни палубы, мокрой и чистой. Мог не почувствовать запаха соли или дождя, что падал на лицо. Ни Марты, что первым делом оказалась у меня на рукаве, стоило мне войти на камбуз. Ящерица тяжело повисла на моей куртке, шустро вползла вверх и оказалась у меня на спине, прижалась теплым толстым боком к затылку и сидела там, пока от неловкого движения не свалилась в капюшон. Сильвер кивнул мне и отодвинул от стола табурет, предлагая сесть. Я снял куртку, вынул Марту из капюшона и сел за стол. Ящерица пристроилась у меня на коленях и крутила головой, следя за нами обоими одновременно.
– Есть хочешь? – спросил Сильвер, и я первым делом подумал о том, что если бы вчера все пошло не так, то и пообедать мне тоже больше никогда в жизни не довелось бы. Неприятному чувству удалось почти заглушить мой аппетит, и все же я согласился – мало радости было бы свалиться в голодный обморок. Пока я ел, Сильвер занимался своими делами, потом взял у меня посуду, которую я собрался поставить в мойку, и сказал:
– Погуляй еще денек. Я сегодня без тебя справлюсь, а завтра как обычно. Давай, давай, топай, – он почти выпроводил меня с камбуза, только что дверь перед носом не захлопнул. Мне ничего не оставалось, как пойти наверх и подумать, как бы использовать свой выходной, и я подумал, что самым лучшим будет проспать его. Но для начала я решил немного прогуляться. Прошелся по палубе, посмотрел на прилаженный на место бушприт, осмотрелся еще разок, высматривая следы разрушений, но ничего не заметил: все выглядело так, точно «Изольда» недавно покинула порт. Тогда я подошел к борту и посмотрел вниз.
Все было по-прежнему – и волны, и плотная непроницаемая взглядом вода, что скрывала глубину, и корпус корабля, и соленые брызги, летевшие в лицо. Но поганое чувство не отпускало, все вокруг мне казалось чужим, не моим, отталкивающим и холодным, точно я не имел права смотреть на все это, находиться рядом, чувствовать запахи и различать звуки. Я сам себе показался сейчас лишним, посторонним, мне не было места на палубе «Изольды», да что там – на палубе, на всем корабле. Меня не стало вчера, мой срок истек сутки назад, ветер и дождь гнали меня прочь, я направился было к трапу, ведущему вниз, к каютам, но тут неподалеку от меня за палубной надстройкой раздались голоса. Я не разобрал ни слова, но тон и интонации говоривших заставили меня подойти поближе.
Я увидел группу матросов, человек пять или шесть, они стояли боком ко мне и смотрели в море, вперед и чуть вправо по курсу бригантины. Смотрели и переговаривались, причем довольно оживленно и, как показалось мне, с тревогой. Ветер относил их слова в сторону, я по-прежнему ничего не мог разобрать, но теперь тоже смотрел на горизонт.
Тяжелое серое небо, такое же серое море с «барашками» волн смыкались далеко впереди в ровную, чуть дрожащую полосу, она расходилась в обе стороны и чуть выгибалась в центре. И в двух-трех градусах от точки «излома», где прямая переходила в дугу, я заметил нечто необычное. Там колебалось и дрожало на волнах облако, тоже мутное, серое, но на несколько тонов светлее и неба, и воды. Оно колыхалось под ветром, но не трогалось с места, и мне показалось, что это облако увеличивается в размерах. Оно приближалось, это несомненно, росло, хоть и небыстро, и это странным образом влияло на людей. Сначала мне показалось, что я вижу гигантский айсберг, сложенный из бесчисленных слоев льда, потом – что огромную, тоже «слоеную» скалу, потом сообразил, что это просто причудливое атмосферное явление, придавшее обычному туману вид плоского массивного камня, довольно длинного, надо сказать, даже не камня, а стены из туманных призрачных камней.