Чуть ниже по реке — груды отработанной породы, громадные холмы высотой в несколько человеческих ростов. А выше по реке — входы в старые разработки: вертикальные колодцы, черные провалы земли. Вроде бы никаких следов пребывания здесь человека, но почему-то и среди белого дня находиться в этом месте неуютно. Классические симптомы — ощущение взгляда в спину, чувство присутствия здесь кого-то… Не очень понятно, кого именно, зверя или человека. Но присутствия кого-то, кто ходит вокруг или же затаился и смотрит, смотрит… То ли просто смотрит, потому что ему интересно, то ли выжидает своего часа… знать бы, какого.
Характерно, что было все это задолго до того, как я услыхал рассказы о нравах прииска. Стоя на территории прииска в 1983 году, я и понятия не имел что где-то здесь похоронен заживо человек. Не знал я и о странных процессиях в лунные ночи. Но было неуютно, и кончилось тем, что в жерла шахт мы с товарищем не полезли. Сначала-то, когда мы планировали эту поездку в Юксеево, у нас была такая идея — спуститься вниз и походить по дорогам старых добытчиков золота, ощутить в полной мере атмосферу старого прииска. Но тут как-то ослабела, а постепенно, к вечеру, и вовсе исчезла наша решимость, и в шахты мы так и не полезли. Зря? Очень может быть, что и зря, но я как-то не жалею задним числом. Походы в пещеры вообще оставляли у меня двойственные ощущения. С одной стороны, очень интересно. С другой — нечего делать человеку в чуждом ему «нижнем мире», где обитают совсем особые существа.
Вот и тут у нас возникла какая-то подспудная, не выраженная в словах уверенность, что совершенно нечего делать нам в этих заброшенных штольнях.
Спустя год мой товарищ, тоже Андрей (фамилию не буду называть), был на прииске снова, с другим партнером, своим старым другом из Новосибирска, Валерой (к Валере Боссу этот Валера, конечно же, не имеет совершенно никакого отношения). Они совсем уже собрались полезть в штольню, даже приняли немного для храбрости и начали раскручивать веревки. Но стоило им подойти к зияющему жерлу шахты, как вдруг Валера поднял палец:
— Что это?!
И оба явственно услышали мелодичный звон и глухой стук, как будто несколько кайл колотили в стенку штрека. Звук был тем более невероятным, что если бы и правда в штольнях сейчас кто-то работал, то никак не мог доноситься до поверхности такой сильный и чистый звук. С минуту слышалось все это, потом сменилось каким-то то ли шорохом, то ли бормотанием.
Парни стояли у жерла, еще меньше уверенные, что им надо лезть туда, в глубину. Новые звуки! Полное впечатление, что кто-то шел по главному штреку, выходил к ведущему наверх вертикальному колодцу шахты. Шел, пыхтел — нес что-то увесистое. Грохот — на каменный пол сбросили загремевшие по нему куски камня, словно породу в мешке.
У ребят как-то сразу нашлись очень важные и срочные дела — необходимо стало осмотреть еще раз снаряжение, проверить оружие, а там уже наступил вечер, и стало поздно лезть в шахту. Уйти сразу же было бы для парней совсем неправильно; получалось, что взрослые, сильные мужики, научные работники, таежники испугались каких-то непонятных звуков в жерле рукотворной пещеры!
Они уже и не очень хотели ночевать на прииске, но сразу уйти, воспользоваться последним светом, чтобы добраться до берега, было бы «потерей лица», и Валера с Андреем стали организовывать лагерь.
Нет, в эту ночь не произошло никаких страшных и жутких событий! Никто не поднялся из шахты, не восстал из безымянной могилы, не шуршал таинственно в кустах; никакая сущность не прицепилась к друзьям и не помешала им сидеть до рассвета, пить чай и вести неторопливые беседы. Но ведь и спать ребята почему-то не стали, так и сидели до утра, и ушли с прииска с первым светом. Потому что ночью место вызывало, естественно, еще большее напряжение, чем днем.
А совсем под утро, когда начал сереть восток, вроде бы что-то даже слышалось друзьям: то ли пение, то ли бряцание лошадиной сбруи, то ли тележное пение колес, шум согласного движения.
Это вообще удивительное свойство всякой земли: если уйти в сторону от деревни, сесть под дерево, под стог сена или просто на лугу, если долго сидеть и слушать, то рано или поздно вы услышите какие-то звуки. Это может быть чье-то дыхание, невнятная речь, звуки движения по дороге, крики животных, какие-то еще звуки, происхождение которых бывает непросто определить. Но по ночам земля как будто отдает накопленную в ней память, и другое дело, что в большинстве мест в этой памяти нет ничего ни плохого, ни опасного. Вот здесь, на прииске, память земли была очень уж явной и к тому же какой-то зловещей.
Насколько мне известно, мои друзья больше не бывали на прииске, и рассказывать об этом уже нечего.
Кое-что я слышал все от того же Колчака — странноватого мужика, вечно живущего в мире одному ему видимых сущностей, в мире своих мыслей и переживаний. Трудно сказать, что получилось бы из Колчака, каким бы был человеком, родись он в другой среде, получи он воспитание и образование хотя бы на уровне городской мещанской среды. Но Васька, которого уже и жена называла не именем, а по кличке — Колчаком, родился и вырос в запойной деревне, и суждено ему уже до конца жить не совсем той жизнью, какой ему, наверное, хотелось бы.
И поэтому ему не всегда верится: в его рассказы про паром, на который заходят лошади с телегами, люди с мешками и паром трогается, идет через реку, а сквозь него видна река и острова на ней. Такие истории иногда рассказывает Колчак, и не только под влиянием выпитого. Но как знать — действительно видит он что-то, пока остальная деревня мирно спит, или просто бродит в нем какое-то ощущение другой жизни? Смутное переживание чего-то, что лежит вне прозы обычной деревенской жизни, и это ощущение выплескивается у Колчака в сочиненные им истории?
Скажу по совести — этого я не могу сказать наверняка.
Помяни, Господи, русских людей, аще приняли погибель от руки врагов Твоих.
Молитва Русской православной церкви за рубежом
Странные люди в лесу
В 1960-е годы некоторые люди, совершенно независимо друг от друга, рассказывали о странных встречах в лесу. Судя по всему, такие встречи происходили и раньше, но тогда о них не говорили, а тут языки постепенно развязывались.
Встречи эти происходили на западе и на юге Красноярского края, в очень красивых живописных местах — в лесостепи, на берегах невероятно красивых озер и речушек, в горной тайге. Всегда эти встречи происходили днем, при ясном свете солнца, и совершенно не обязательно встречались с кем-то неизвестным по одному — многим встречам было по два и по три свидетеля. Бывало, что и к рыбакам, и к охотникам, и просто к отдыхающим на озерах в красивой, интересной местности подходили не знакомые никому люди.
На этих людях была странная несовременная форма: эдакие белые кителя, охваченные ремнями наперекрест, фуражки с двуглавым орлом, портупеи. Современными были разве что полевые сумки. Эти люди появлялись вооруженными, они несли винтовки, а в кобурах торчали револьверы несовременного образца.