— Ты не пойдешь со мной? — жалобно спросила Эстер.
— Нет. Не могу. Ты ведь сбежала тайком от меня, потому что раскаялась и хочешь развестись, вернуться к настоящим людям, искупить свои прегрешения…
— А Михель разве не пойдет со мной?
— Нет. Ты пойдешь одна. У него слишком еврейская внешность. Они взбесятся… И потом, женщина с еврейским ребенком, просящая их о милосердии, вызовет меньше интереса и сочувствия, нежели немка, гнусно обманутая евреями. Иди, Лизхен.
Он поцеловал ее в щеку и вытолкнул из квартиры.
Больше Лизе-Лотта никогда его не видела. Она даже не успела в последний раз сказать ему, что любит… Она вообще никогда не говорила ему, что любит! Потому что считала, что любит только Джейми. Что Аарон ей — просто друг. Она поняла, что любит Аарона, когда вышла на улицу гетто, чтобы идти к коменданту. И Аарон, прощаясь, тоже не сказал ничего такого ей… Ничего такого, что говорят в книгах и в кино люди, когда прощаются навек. А с Эстер, Голдой и Мордехаем она даже не попрощалась.
Лизе-Лотта больше никогда не видела никого из них.
Чем ближе она подходила к воротам гетто, тем большим трудом давался ей каждый шаг. Обычно обитатели гетто боялись показываться близ ворот из-за дурной привычки охранников стрелять без предупреждения или спускать собак. Но Лизе-Лотта не боялась смерти. Как хорошо было бы умереть сейчас… Перестать думать и чувствовать. Скинуть с плеч ношу ответственности за судьбу Михеля. А главное — не ходить к коменданту! Не унижаться, не просить, не произносить всех этих лживых, предательских слов, которые Аарон заставил ее выучить! В какой-то момент она вовсе остановилась и чуть было не повернула назад. Но вернуться, встретить укоряющий взгляд Аарона… Это было еще страшнее. И Лизе-Лотта шагнула к воротам.
Несмотря на карие глаза и темные волосы, она никогда не была похожа на еврейку. Правда, встречались евреи, совершенно не похожие на евреев… И все-таки, наверное, если бы к воротам подошла такая, как Эстер, охранники повели бы себя не в пример грубее. А сейчас один из них, погладив насторожившуюся овчарку, лениво сказал Лизе-Лотте:
— К воротам подходить нельзя. Иди отсюда.
— Мне нужно к господину коменданту, — прошептала Лизе-Лотта.
— Он тебя не примет. Иди отсюда! — повторил охранник чуть резче.
Собака, чувствуя перемену в настроении хозяина, зарычала.
Другой охранник, зайдя за спину Лизе-Лотте, насмешливо сказал:
— О, да ты без звезды… Сбежать захотела, да? А ты знаешь, какое за это полагается наказание? За побег — расстрел. За то, что вышла без звезды… Тоже расстрел.
— Я не еврейка, — прошептала Лизе-Лотта. — Я немка! И господин комендант сказал, что примет меня, если я одумаюсь… И захочу развестись.
— Муж — еврей, да? И, наверное, не меньше дюжины крикливых маленьких жиденят! Между прочим, за расовое преступление мы тебя тоже можем расстрелять.
— Господин комендант сказал, что он примет меня, как только я… Осознаю свои заблуждения. Меня зовут Элизабет-Шарлотта Гисслер. Я внучка доктора Фридриха Гисслера, — прошептала Лизе-Лотта сквозь слезы.
Комендант Виленского гетто ничего не обещал Лизе-Лотте. Он даже никогда ее не видел. Разговор у нее был с комендантом Краковского гетто… Давно. Очень давно. Но ничего лучшего Лизе-Лотта придумать не могла. Аарон почему-то не проинструктировал ее относительно того, как ей выбраться за ворота!
Но охранники ей поверили. Они, конечно, не знали никакого доктора Гисслера — но решили, что рисковать из-за Лизе-Лотты не стоит. Пусть лучше комендант сам ее пристрелит — и сам же за это ответит, если придется.
Лизе-Лотту вывели за ворота. Ворот было двое: основные — замыкавшие собственно гетто — и еще одни, замыкавшие всю территорию в целом. В зоне между гетто и городом находились комендантские помещения, казармы, склады, гаражи, клетки с собаками… Здесь же казнили тех, кто нарушил правила, установленные для обитателей гетто. Лизе-Лотте не повезло: едва выйдя за ворота, она стала свидетельницей казни. Евреи — Лизе-Лотта не сосчитала, сколько их было, явно больше десяти, мужчины и женщины, разных возрастов стояли на коленях лицом к стене. Высокий, статный солдат в черной форме шел вдоль стены и стрелял им в затылок из пистолета. Еще один солдат стоял, расслабленно привалившись к стене и направив на обреченных свой автомат наверное, контролировал, чтобы не убежали. Но никто из них не сделал даже попытки убежать… Они просто стояли на коленях и ждали, когда придет очередь умереть! Все остальные военные, находившиеся перед комендатурой, спокойно беседовали, мыли автомобили, сновали взад-вперед по своим делам и совершенно не обращали внимания на происходящее — наверное, зрелище было для них привычным.
Лизе-Лотте прежде не приходилось видеть, как убивают. Слышать крики и выстрелы — приходилось. Но видеть… А охранники подгоняли ее — быстрей, быстрей! — к двери комендатуры, мимо трупов с лужицами крови у головы, мимо выщербленной пулями стены, мимо страшного черного солдата, похожего на одного из Всадников Апокалипсиса. Ноги у Лизе-Лотты задрожали и неожиданно подломились в коленках. Она упала. Один из охранников дернул ее за руку поднимайся! — но ноги ее не слушались. А солдат-палач застрелил последнего из обреченных и, снова передернув затвор пистолета, повернулся к ней. Он был очень юным и очень красивым, этот убийца. Блондин с яркими голубыми глазами и четкими, правильными чертами лица. Словно с агитационного плаката сошел… Лизе-Лотта видела мелкие капельки крови на перчатке его правой руки, на рукаве мундира. Свежая кровь — такая яркая… Через миг впитается — и будет уже не заметно. А сейчас — как россыпь кораллов. Охранник снова дернул ее за руку — но Лизе-Лотта была на гране обморока и подняться не могла. Она ждала, когда красивый блондин с пистолетом подойдет к ней и выстрелит ей в голову. Она была уверена, что так оно и будет… Через мгновение… Сейчас… Он действительно подошел и всмотрелся в ее перекошенное ужасом лицо. Яркие голубые глаза блондина удивленно распахнулись.
— Фрау Фишер? Фрау Шарлотта? Это вы! — воскликнул он и наклонился к Лизе-Лотте.
Уже теряя сознание, она успела заметить, что на лице юноши, на свежей румяной щеке краснеется несколько капелек крови — мелких, как бисер.
Она пришла в себя в маленькой комнате офицерского лазарета. Здесь была удобная кровать с чистым бельем, шкафчик, тумбочка. На тумбочке — вазочка с фруктами. Аромат фруктов Лизе-Лотта почувствовала прежде всего. Потом — боль в руке. Открыла глаза — над ней склонилась какая-то белая фигура. Когда туман перед глазами рассеялся, Лизе-Лотта разглядела медсестру, сосредоточенно вливающую ей в вену какую-то мутную жидкость из шприца. Потом медсестра отступила и к постели подошли двое: пожилой военный в белом халате, наброшенном поверх мундира, и тот самый юноша, который убивал евреев во дворе перед комендатурой.
— У нее глаза открыты! Она пришла в себя? — воскликнул юноша. — Фрау Шарлотта! Вы меня видите? Вы меня не узнаете? Я — Курт! Фрау Шарлотта! Я Курт фон дер Вьезе! Почему она не отвечает?