Димка заметался по коридору как испуганная птичка в сетях, он вдруг понял, что просто не переживет, если его сейчас поймают — сердце не выдержит и разорвется.
Изо всех сил, удесятеренных отчаянием, Димка толкнул вторую дверь, кубарем влетел в укрытую полумраком комнату, споткнулся обо что-то и растянулся, уткнувшись носом в ковер, тут же вскочил, захлопнул дверь и только потом огляделся.
Настольная лампа под зеленым абажуром стояла на массивной, украшенной витиеватой резьбой тумбочке, она освещала только один угол комнаты — угол, в котором стояла столь же массивная и столь же вычурно украшенная, как и тумбочка, огромная кровать. На кровати, прислонясь к высоко поднятой подушке и накрывшись толстенным как пушистый сугроб пуховым одеялом сидел темноволосый и темноглазый мальчик — тот самый мальчик. В момент, когда Димка ворвался к нему, мальчик читал книгу, теперь книга выпала из его рук и упала на пол, сминая страницы.
В очередной раз Димке повезло. В отличие от него, стоявшего столбом и хлопающего глазами, мальчик соображал поразительно быстро. Удивление лишь мельком скользнуло по его лицу, уже через мгновение сменившись непонятной бурной радостью.
Мальчишка молнией выскользнул из кровати, схватил Димку за руку и поволок за собой.
Димка нацелился под кровать, но мальчик остановил его. Он откинул тяжелый край огромного пуховика и без лишних объяснений швырнул Димку к себе в постель. Сам забрался следом, прихватив с полу пострадавшую книгу и уткнулся в нее, как ни в чем не бывало, предварительно как следует пнув ногой Димку, чтобы тот не вздумал ерзать.
Дверь отворилась практически в тот же момент.
Мальчик лежал, согнув ноги в коленях, давая Димке тем самым необходимое жизненное пространство, в котором тот расположился как мог, обвившись кольцом вокруг ступней своего спасителя и постаравшись быть как можно более маленьким и плоским.
Под пуховиком было невыносимо жарко, и абсолютно нечем было дышать. Димка вспотел моментально — должно быть, скорее от страха, чем от жары — и при этом не переставал мелко трястись, очень надеясь, что трясется только изнутри, а не снаружи.
Когда он услышал шум открываемой двери, то перестал дышать.
Совсем.
В комнату мальчика зашли. И судя по всему зашедших было несколько.
— У тебя все в порядке? — услышал Димка прямо у себя над ухом.
— Да, — удивленно ответил мальчик, — А что-то случилось?
— Ты не слышал шум?
Мальчик шевельнулся — видимо пожал плечами.
— Слышал — из окна. А что случилось?
— А из коридора? Может быть кто-то пробегал мимо? Может быть даже заглянул к тебе?
Мальчик вздрогнул как будто от испуга и голос его прозвучал жалобно:
— А кто… там бегает?
Несколько пар ног глухо топали по толстому ковру, устилающему пол комнаты мальчика, грохали дверцы шкафа, промялся пуховик у самого димкиного лица, когда чья-то рука оперлась на него — кто-то заглядывал под кровать.
Димка уже не трясся, перед его глазами плавали черные мушки, звуки уплывали куда-то далеко, сменяясь все усиливающимся звоном, стало хорошо, тепло и не страшно. Совсем не страшно, как будто все, что происходило в тот момент в комнате, ни мало его не касалось…
Глоток свежего сладкого воздуха.
Невыразимо приятный холод на лице и — уже не столь приятные — довольно увесистые пощечины.
— Ну, ты чего… — пробормотал Димка, морщась, жмурясь и выныривая, как из омута, из тошнотворной маслянистой темноты.
— Шепотом говори! — яростно прошипел мальчик.
— Хорошо, — прошептал Димка по-немецки, и добавил проникновенно, Спасибо тебе!
— Не за что!
Димка выбрался из душных объятий пуховика, подошел к наглухо запертому окну, глянул мельком за занавеску, ударился взглядом в непроглядную тьму, в свое кривое, дрожащее отражение с совершенно безумными глазами.
— Не выглядывай, — попросил мальчик.
— Да… извини… Я только хотел посмотреть смогу ли протиснуться сквозь решетку.
— Не сможешь, — покачал головой мальчик, — Да и не нужно этого… Ты здорово по-немецки говоришь, только акцент дурацкий. Откуда ты?
— Из СССР.
— А-а. А я думал — ты поляк. Думал, у них там поляки одни…
— Нет. Там еще девчонка одна — тоже из СССР. А одна вообще из Франции. И чех есть. А поляков всего двое.
Мальчик удивленно хмыкнул.
— Целый интернационал! А первые две девчонки — польки были… Тебя как зовут-то?
— Дима.
— А меня Михель… Хотя на самом деле Мойше.
— Мойше?! — изумился Димка, — Еврей?!
Мальчик кивнул.
— Наполовину. У меня папа еврей… был. А мама — немка. Тоже была… А вообще мне кажется, что она на самом деле не моя мама…
Димка не нашелся, что ответить. Слишком растерялся от такого странного признания. И Мойше не спешил продолжать, сидел на краешке кровати, вцепившись пальцами в пуховик, смотрел в пол — сосредоточенно и хмуро.
— Как это? — пробормотал Димка, наконец, — Я не понял! Папа — не папа, мама — не мама. Что ты здесь делаешь? Что вообще происходит?
Мойше поднял на него глаза, посмотрел долго и пристально. Удивительные глаза были у этого, с виду совершенно благополучного мальчика, спящего в теплой постели, читающего на ночь книжки — еврейского ребенка, пользующегося невероятными привилегиями в набитом эсэсовцами замке! — запутанного, испуганного, очень одинокого маленького человечка. Беспомощного…
— И как тебе удалось сбежать? — вдруг удивился он, — Я думал все время, как отвлечь охранников, как открыть дверь, как вывести вас всех… Я нашел тайное место в развалинах и натаскал туда консервов… Там ты сможешь просидеть несколько дней, никуда не выходя, а потом…
Мойше замолчал, поморщился и потер ладошкой лоб.
— Что-то будет…
— Что здесь происходит? — снова спросил Димка.
— Сам не знаю, — вздохнул Мойше, — Никто мне ничего не рассказывает. Сижу в этой комнате, иногда дед разрешает мне выйти погулять в сад… разрешал. Уже несколько дней творится что-то странное. Прогулки запретили и вообще из комнаты выходить… а самое главное, мама перестала заходить ко мне… Я думаю, ее уже больше нет… мамы… Уж очень странно все о ней говорят… Расспрашивают…
Димка почувствовал, как холодок пробежал по коже, как снова болезненно сжалось в комочек то, что пребывало в приятной расслабленности вот уже несколько минут.
Потом Мойше рассказал все, что знал и выяснилось, что знал он не так уж и мало, несмотря на то, что сидел все время в своей комнате и никто ему ничего не рассказывал.
— Все это затеял, наверное, мой дед, — говорил Мойше, — Доктор Гисслер… Не знаю зачем, но они выпустили какую-то нежить, что была заперта в этом замке. Вампиров… Ты слышал что-нибудь о вампирах?